Грешник

Наташа поставила перед ним тарелку и уселась напротив в допотопное, еще советских времен, кресло. Подперла ладонью щеку, наблюдая, как он с жадностью набросился на еду. Все это фигня - про ненормальный взгляд. Нормально она смотрела! Как будто радовалась его хорошему аппетиту.

-А ты?

- Яблок наелась...

- А картошечки? - поднес вилку к женским губам, больше шутя, чем на что-то рассчитывая. А она его опять удивила. Открыла рот и послушно съела предложенный кусочек, выбивая из Громова все дерьмо. Он медленно отвел руку и впялился взглядом в стол. Глеб горел, пылал изнутри, опасаясь, что это пламя вырвется из-под контроля и все разрушит.

- Глеб Николаевич! Телефон...

- Что? - просипел он.

- Вам звонят!

Черт. Совсем помешался. Не слышит ничего. Не видит... Вообще ничего нет, кроме неё. Так разве бывает? Рукой, которая не имела права дрожать ни при каких обстоятельствах, подхватил телефон. Успел заметить, что звонила Лариска. Приложил трубку к уху.

- Немедленно приезжай. У Кирилла остановка...

Глеб встал. Обхватил ладонью затылок. Как ей сказать? Что вообще делать?

- Ау... - ухнула Наташа, болезненно искривляя губы.

- Что такое?!

- Пинается... - улыбнулась она, растирая то ли бок, то ли поясницу. Громов моргнул. Соображать нужно было немедленно. Значит, как в армии: исходные позиции - беременная с угрозой выкидыша. Остановка? Не факт, что смерть. Говорить? Подвергнуть риску малышку. Да и не ясно ведь ничего!

- Наташ, мне нужно срочно отъехать!

- Что-то случилось?

- Нет. Это по работе. Ты еще здесь побудешь, или мне тебя закинуть домой?

- Не нужно. Сергей закинет. А вы поезжайте, если такая срочность.

Он и поехал. Гнал так, что другие водители возмущенно сигналили вслед. К черту. О чем он думал в тот момент? О многом. О том, что может потерять. Или обрести. Смерть - это не только конец. Смерть - это еще и начало. Что он чувствовал? Сожаление. Что молодой, не поживший парень, возможно, умрет. Была ли эта боль неподъемной? Нет. В нем не было слепой отцовской любви. Не сложилось. И он, как никто другой, знал, что смерть отнимала будущее у гораздо более достойных парней. Тех, кто, не жалея живота, защищал. Свою страну, женщин, стариков и детей. Тех, о чьих подвигах никто не услышит, и о жертве которых никто не узнает. Громов проводил в последний путь многих достойных мужей. Он чудом выжил сам. Может быть поэтому не питал особых иллюзий в этих вопросах.

- Что там? - смерчем влетел в отделение, где уже сидела Ларка.

- Я только от него уехала, как мне позвонили... - прошептала она. Подняла взгляд - черная от горя, осунувшаяся, похудевшая. - У него кровь ртом пошла - чуть не захлебнулся. А потом и сердце останови ло-о-ось...

- Ну, все... Тише, тише... Его ведь вытащили?

- А надолго ли? Они каждый раз за мной ходят - подпишите бумажки.

- Предлагают отказаться от дальнейших реанимационных мероприятий?

- Предлагают. Да... Говорят, что это уже бессмысленно. Господи... Как, они думают, я их подпишу? Он же... он мой сын, Громов.

Она долго плакала на его груди. А потом он разговаривал с врачами. И это было действительно тяжело. Даже ему. Что уж говорить о Ларке?

- Что нам делать, Глеб? Я не понимаю!

- Знал бы я, что тебе сказать...

Ларка не хотела уезжать, но Глеб настоял на своем и даже подбросил ее до дома. Когда вернулся к себе

- Наташа была в своей комнате. Но, как обычно, выскочила на звук, едва он зашел в квартиру.

Неторопливо подошла ближе, прижимая ладонь к выпирающему холмику живота.

- Все хорошо? - спросила, чувствуя его настолько тонко, что он каждый чертов раз удивлялся. И преклонялся, никогда такого ранее не испытывая.

-Да, все нормально.

Глеб наклонился, стащил узкие туфли.

- Пойдем, чаю выпьем? - спросил, запрокинув бровь.

Наташа кивнула, но стоило ему сделать пару шагов, легким касаньем руки вынудила его остановиться. Приблизилась вплотную, в то время как он старался вообще не дышать, и жадно обнюхала.

- Вы были в больнице? - спросила она, вскидывая взгляд. Её зрачки панически расширились, губы затрепетали. - Что-то случилось? Да?! С Кириллом что-то случилось?

- Эй... Ты чего напридумывала? Нормально все. Было кое-что несущественное, я заехал. А так - все без изменений.

Наташа зажмурилась и потихоньку выдохнула замерший в груди воздух.

- Извините... Я... просто испугалась сильно.

- Я понимаю.

- Хорошо... Я тогда пойду. Что-то я сегодня устала.

Громов пожал плечами. Было не слишком поздно, но если ей нужно было побыть одной - он на своем обществе не настаивал. Может, так даже лучше. Ему тоже есть, над чем подумать. А рядом с Наташей... он терял голову. Терял ориентиры и понимание верного. Впрочем, возможно, для Глеба Громова их просто и не существовало. Он привык ориентироваться на себя. На собственные представления о добре и зле. О плохом и хорошем. И к черту, если эти его понятия противоречили чьим-то. Проблема в том, что он даже для себя окончательно не решил, как относиться к происходящему. Кто он? Злодей, воспользовавшийся бедой сына?