Греши и страдай (ЛП)

— Когда «Чистая порочность» работала гладко, и мои сделки, наконец, приносили дивиденды, у меня возникла эта ненасытная потребность бежать. Все шло вперед, жизнь наладилась, и я чертовски ненавидел это, потому что чувствовал, что предаю твою память. — Его голос стал тише. — Я часто оказывался в аэропорту, смотрел на вылет рейсов и задавался вопросом, если бы я просто отключил свои мысли, то мог бы каким-то образом преследовать твой призрак по разным континентам.

Мое сердце разлетелось в пыль.

— Артур.

Он меня не слышал. Бросив мне самоуничижительную улыбку, Арт сказал:

— В тот день я не мог вернуться в «Чистую порочность» или в новый особняк, который купил за наличные. Я чувствовал себя мошенником — будто моя жизнь больше не была моей. Итак, я прыгнул на следующий вылетающий самолет.

Мой язык был как кирпич.

Наши взгляды встретились, его взгляд был тяжелым от прошлого.

— Я даже не знал, куда направляюсь, пока мы не приземлились в Бангкоке, в Таиланде. У меня не было ничего из вещей, и только недавно отчеканенный паспорт в кармане… — Его голос стих, вновь переживая те моменты исследования. — Я хотел испытать азарт, свободу. Но все, что чувствовал, — было одиночество.

Арт опустил голову, длинные волосы закрывали глаза.

— Мне было так чертовски одиноко, Клео.

От внезапной муки в его голосе у меня застыла кровь в жилах, и каждый дюйм моего тела захотел обнять его. Артур звучал так, словно верил, что одиночество может вернуться. То, что у нас было, исчезнет, оставив его без средств к существованию.

Нет ничего, что может быть хуже.

— В итоге я пробыл там три недели. Я делал все, как обычно. Путешествовал, затерялся в одном из самых оживленных городов мира, но что бы я ни делал и что бы ни видел, я все еще был один, и мне было не с кем этим наслаждаться. В конце концов, мне пришлось признать, что независимо от того, где был, сколько у меня было богатства или с кем общался, я никогда не остановлю то, что не смогу изменить.

— И что это было? — тихо спросила я.

Он сделал глоток воды, и единственная капля соскользнула с его губ по подбородку.

— Что ты единственная, кто мог меня исправить, и, поскольку ты была мертва, мне пришлось смириться с тем, что я всегда буду сломлен.

На этот раз я не могла остановиться.

«Пад Тай» подождет.

Соскользнув со своего места, я двигалась, как река, обвивая ножки стула и растворяясь на его коленях. В тот момент, когда я села на его колени, его большие руки обвились вокруг меня. Он вздрогнул, прижимая меня к себе.

Мы оба тяжело вздохнули.

— Возьми меня туда. Покажи мне, — пробормотала я. — Я хочу положить нашу жизнь в чемодан и никогда не оглядываться назад.

Арт вздохнул.

— Мне бы понравилось это. Очень сильно.

Наступила долгая пауза, прежде чем он зарылся лицом в мои волосы.

— Я звучу, как ебучий придурок. Дерьмовая головная боль заставляет меня признать то, что тебе не нужно знать.

Я боролась в его руках.

— Никогда не думай, что ты чего-то не можешь мне сказать.

Он держал меня в плену.

— Тебе действительно нужно знать, что я больше не сломлен, Лютик. Не думай, что ты должна меня чинить или что я собираюсь стать обузой. Потому что это моя гребаная ответственность — заботиться о тебе, и я сделаю свою работу чертовски хорошо. Я обещаю.

— Я не твоя ответственность, — сказала я. — Я равна тебе.

Воздух сменил прошлую боль на настоящую, и руки Артура сжались вокруг меня сильнее.

— Нам нужно поговорить о том, что произошло той ночью.

Каким-то образом время между нашим спором в «Кинжале с розой» и нашим нынешним ужином исчезло, оставив нас именно там, где мы были — напряженными, расстроенными и сбитыми с толку.

Мой пульс участился, мои клетки готовились к адреналину.

— Почему ты ему не поверила?

Его вопрос был настолько тихим, что его почти не было слышно. И это не имело смысла.

— Кому?

Арт вздрогнул, заставляя себя продолжить:

— Моему отцу. Он, должно быть, рассказал тебе, почему я был в тюрьме. Он показал тебе отчет из полиции, — взглянул на меня Арт. — Ты видела это собственными глазами.

— Ты все еще думаешь, что я тебя ненавижу, не так ли?

Набравшись смелости от тепла его тела, я твердо сказала:

— Я сказала тебе. Я знаю все. Я все видела.

Его плечи сгорбились.

— Тогда как ты можешь искренне простить меня? Независимо от того, как я смотрю на ситуацию, все еще есть я и мое непростительное преступление, — сжал челюсти Арт. — Твоя убежденность в том, что я этого не делал и что ты можешь оправдать меня, — это чушь собачья. Это заставляет меня опасаться за твое душевное состояние даже больше, чем, когда у тебя была амнезия.

— Боже, спасибо.

— Все это больше не имеет смысла.

Мой разум погрузился в воспоминания, которые все еще были такими свежими. «Откуда у нас такие разные версии той ночи? И что мне нужно сделать, чтобы он увидел правду?»

— Здесь нечего прощать. Но, очевидно, тебе нужно простить себя.

— Черт возьми, я так сильно хочу тебе верить. — Артур сжал меня сильнее.

Его глаза были дикими, как будто он не мог вынести напряженного молчания, которое наступало каждый раз, когда мы прекращали разговаривать.

— Не нужно верить. Это правда.