Гремлин

Тому, кто не летает, этого не понять. В общем, кроме как в небе Кавински себя не мыслил, и уже на следующий год во всю летал в сборной Польши, каким-то невозможным чудом умудряясь каждый месяц обманывать медкомиссию. В те годы воздушная акробатика еще считалась скорее экзотикой для избранных, чем полноценным видом спорта, техника пилотажа не шибко отличалась от военной, поэтому бывший летчик-истребитель довольно быстро по тем временам - продвинулся в мастера международной категории. Он уже шел на Кубок Федерации, как вдруг на одном из региональных соревнований какой-то дотошный профессор все-таки поймал его за хвост. Скандал с трудом удалось замять, но летное удостоверение Кавински повелели сдать. Это сейчас, с развитием частного воздушного транспорта планку опустили до минус пяти - воздух в два счета заполонили очкарики - а тогда правила были не в пример жестче - единица, и точка.

У Кавински диоптрии уже съезжали к минус восьми. Но неожиданно вмешалось руководство Федерации, и ему не только оставили удостоверение, но и разрешили отлетать на Кубке, что он и сделал, уступив первое место лишь тогдашнему непререкаемому чемпиону Генриху Гарковену. После чего, едва спустившись с пьедестала, объявил, что уходит. Контузия все-таки доконала его - слепота стремительно прогрессировала, да и воздушная акробатика как спорт не стояла на месте, и летунам старой школы все труднее было держать уровень.

Где-то через два года ему предложили место в руководстве Федерации. К тому времени он уже полностью ослеп. Как раз тогда заговорили о новом чуде офтальмологии - имплантированном сонаре по типу дельфиньего, позволявшем даже при стопроцентной слепоте относительно свободно ориентироваться в пространстве. Штука даже по сегодняшним меркам дорогая, а тогда она стоила просто баснословных денег. На операцию скинулась вся Федерация - акция во многом рекламная, но никто и предположить не мог, к чему она в конце концов приведет. Потому что первое, что сделал Кавински выйдя из больницы, это забрался в кабину своей "Сесны" и скомандовал "от винта".

Никто не понимал, как он это делает - во-первых, радиус действия сонара дай бог сотня метров, а во-вторых эффект от него назвать зрением можно лишь с большой натяжкой - можно ходить, не натыкаясь на предметы, но о том, чтобы даже читать - не говоря уж о ЛЕТАТЬ - тут и речи не идет. Ходили слухи, что Кавински по своим каналам заказал в лабораториях "Локхида" какую-то новую систему навигации, и ухитрился каким-то образом подключить к ней чип сонара. Факт в том, что после полугода экспериментов он - хотя и не без боя - пересдал на любительские права. Экзаменационная комиссия сражалась до последнего, так и не нашла, к чему придраться, кроме медицинского заключения "абсолютная слепота", и, перекрестясь, дала добро...

Так Кавински вернулся в небо.

***

– Простите, пан Тадеуш... - пробормотал я, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. - Я вас не узнал...

Он снял очки. Глаза у него были живые, светло-серые, и было трудно поверить, что на самом деле вот уже десять лет они ничего не видят.

– Кавински? - Яна отступила на шаг. - Ой, Юрка...

– Так это вы прилетели вчера с комиссией? - проговорил я, со стыдом припомнив, что не далее как прошлым вечером обозвал моего кумира "хмырем".

– Да, - Кавински казался немного смущенным. - А что в этом такого?

– Нет, ничего... - я не знал, куда деваться. - Просто...

Он вдруг рассмеялся.

– Ты это брось, парень. Не боги горшки обжигают. Как нога, работает? Отлично, тогда пойдем отсюда. На сегодня с тебя хватит неожиданностей.

Мы шли по протоптанной дорожке к лагерю, и в бедной моей башке царил полный курятник. Янка забежала с другой стороны, разглядывая Кавински во все глаза, а он шагал уверенно и размашисто, накинув на плечи полотенце и вновь нацепив темные очки. Я что-то говорил, он отвечал - по-моему, я тогда нес полную околесицу, а сам исподтишка рылся в шортах в поисках какой-нибудь бумажки для автографа, но отыскалось только летное удостоверение в кармане рубашки. Его я и протянул Кавински, раскрыв на последней странице, когда он собрался сворачивать к куполам.

– Пан Тадеуш...

– Э, да ты сдурел, братец? - он весело посмотрел на меня, и я вдруг смятенно подумал: как же он будет расписываться вслепую? - Тоже мне, нашел пример для подражания... И зачем портить летную книжку?

– Понимаете... - слова упорно не подбирались. - Это на самом деле очень важно для меня.

Несколько секунд Кавински молчал.

– Что ты ищешь в небе, парень? - спросил он наконец.

Вопрос застал меня врасплох.

– Ну... Вообще-то, я собираюсь в военно-воздушное... Говорят, с международным разрядом берут вне конкурса...

– Любишь летать?

– Да.

Он усмехнулся, взял мою летную книжку и что-то размашисто написал по-польски на последней странице.

– Держи, пилот. Счастливо...

И зашагал к куполам. Я вертел книжку в руках, не зная, что и думать. Янка уже успела отойти шагов на десять.

Кавински вдруг обернулся.

– Эй, парень!

– Да, пан Тадеуш?

– Помни - это опасный спорт.

– Я помню.