Грехи царя Омара

И с того дня ежедневные занятия дополнились и ежевечерними. Зачастую Назир и его внук беседовали заполночь. Ибо звездное небо для любознательного ума оказалось столь же богато тайнами, как и ясный день. И не было в мире более счастливых учителя и ученика, чем Назир-звездочет и его внук, Валид.

Макама восьмая

Как и обещал звездочет, в спокойствии текли годы страны Ал-Лат. Росли сыновья царя Омара. Уже давно утих ропот дивана, возмущавшегося нарушением древних обычаев. Царь, некогда согласившись с доводами царицы Амани, сейчас с удовольствием наблюдал, как его мальчики, словно капли воды, повторяют друг друга. Но то было лишь внешнее сходство. Ибо внутренне мальчики стали совсем разными.

Царевич Мансур, которому всегда и во всем следовало бы опережать своих сводных братьев, на деле оказался куда более осторожным и нерешительным. Хотя сам он считал себя просто более осмотрительным. Старший из сыновей Ясмин, дочери Назира-звездочета, рос истинным заводилой. Если во дворце случалось что-то, нарушавшее покой или приличия, мудрые учителя первым делом искали, где же прячется Саид. Младший, Валид, решил не размениваться на детские шалости и, посвящая все время учению, вскоре превзошел старших в знаниях и мудрости.

Вот так, в шалостях, причитаниях нянюшек и бурчании наставников, пролетело шестнадцать лет. Наставники сменили учителей, которые, в свою очередь, сменили кормилиц и нянюшек. Усилия всех этих достойных людей принесли вполне ощутимые плоды. Царевич Мансур и Саид, старшие сыновья царя Омара, выросли настоящими вельможами, царедворцами, знавшими толк более в боях с мечами и интригах, чем в грамоте и политике.

Однако царь Омар, видя это, не расстраивался, утверждая, что время – лучший учитель. И в тот день, когда царевичу Мансуру придется чему-то научиться, он научится. «Жизнь заставит», – лаконично отвечал царь на все замечания царицы, что царевич вырос не наследником престола, а прожигателем дворцовой казны.

Но царица, увы, слегка кривила душой. Правильнее будет сказать, что она видела своего сына в истинном свете, но не понимала, что ко многим вещам и сама приложила руку. Ведь если даже самому усердному ученику часто повторять, что за него что-то могут сделать слуги, он, конечно, и свое усердие этим слугам перепоручит.

«Ну зачем ты, о великий царевич, взял в руки калам и пергамент? Твое дело – царствовать. А письмо – это дело писца!»

Вот так и получилось, что старшие сыновья царя больше любили бои на мечах, или борьбу, или долгие бешеные скачки на норовистых скакунах. А Валида, прилежного и весьма умного младшего брата, они частенько называли слабаком и занудой. Но юноша не обижался, повторяя раз за разом одно и то же:

– То, чего вы добьетесь, разбив в кровь кулаки, я достигну одним спокойным разговором.

И все насмешки братьев, повторяющих, что мужчины так себя не ведут, наталкивались на стену уверенности любимого внука звездочета.

Как уже сказано, старшие братья росли равными. Равными во всем – в стрельбе из тугого лука, в бешеной скачке на лихих конях, в сражении на мечах, пусть даже и безопасных. Но все изменилось в тот день, когда Саид, заводила всех игр и состязаний, впервые познал женщину. С этого дня он стал неузнаваем.

О нет, он продолжал оставаться неутомимым наездником, прекрасным фехтовальщиком и неунывающим весельчаком. Но более не рассматривал своего царственного брата всерьез, начал называть его сопляком и слабаком. Удивительно, но царевич Мансур в этих случаях не вступал с Саидом в споры, но все больше расстраивался. И как-то раз даже нашел в себе смелость пробраться на женскую половину дворца. Что он хотел там увидеть – так и осталось неясным, ибо мамлюки из царской стражи не пустили его дальше кабинета его матери. И в этот день царица Амани поняла, что с сыном творится что-то неладное.

– Что с тобой в последнее время происходит, сын мой? Почему ты ходишь печальный? Почему тебя более не радуют бесчисленные затеи, на которые так богат твой брат Саид? – спросила она.

Но царевич молчал, лишь хмуро смотрел в окно. Царица попыталась проследить за его взглядом – быть может, объект, который ее сын так пристально рассматривал, что-то подскажет ей. Но нет, за окном была только терраса дворца, залитая нежно-розовым утренним светом.

Амани, увы, никогда не пыталась выслушать сына, и потому все чаще приписывала ему свои мысли и желания. Вот и сейчас она начала долгий разговор, пытаясь вызвать царевича Мансура на откровенность. Но сын молчал.

– Я понимаю, о мой прекрасный сын, что ты мечтаешь стать царем. Наверняка ты уже мысленно примерял, каково это – сидеть на высоких подушках в тронном зале, с высоты нескольких локтей посматривая на тех, кто окружает тебя.

Сын не произнес ни слова. Более того, он даже не изменил позы, продолжая оставаться безучастным к речам матери.

– Никто лучше меня не поймет тебя, о Мансур. Ибо и мне, точно так же, как и тебе, пришлось выжидать. Но я же победила.