Грехи отцов. Том 1

Западная часть Центрального парка представляла собой рычащую массу машин в час пик. Я неторопливо пересек центральную часть города, определяя марки попадавшихся мне навстречу автомобилей. Я любил машины, хотя сам редко садился за руль. Человеку моего положения не пристало крутить баранку своего автомобиля, если он хочет создать достойный имидж в глазах своих подчиненных. Тем не менее иногда я «тренировал» свой любимый «кадиллак» на одной из новых автомагистралей, прихватив с собой лишь телохранителя. Мне нравилась мощь акселератора, тяга мотора, повиновение руля малейшему движению пальцев, хотя я никогда никому не признавался в этом. Это могло показаться ребячеством, а человек моего положения должен избегать всего, что может дать повод для насмешек: ничто так легко не разрушает даже самый устоявшийся имидж, как ядовитые насмешки; эту истину я усвоил еще много лет назад, когда мне пришлось лишить кое-кого власти, чтобы выжить в этом враждебном мире.

Добравшись до Дакоты[11], я вошел в лифт и поднялся на шестой этаж к Терезе.

— Привет! — встревоженно сказала она, появившись из студии так быстро, что я еще не успел вытащить из двери ключ. — Какой сюрприз! Я думала, ты пеленаешь ребенка и пьешь шампанское!

— Перестань. — Я прошел мимо, не поцеловав ее, и направился в кухню. Там, как всегда, царил полный беспорядок. В раковине — гора немытой посуды, на столе — остатки продуктов, имеющих вид и запах помойки. Огромный пушистый коричневый кот — Терезе хватало времени его любить — что-то жевал в углу, на грязном полу.

— Дорогуша, не ходи туда — там свинарник. Иди в гостиную.

— Я ищу чего-нибудь выпить.

— Что же ты сразу не сказал? Я тебе сейчас приготовлю. — На ней была грязная, в пятнах, бежевая рубаха и черные лосины, на ногах — старые тапочки с дырками, сквозь которые были видны пальцы с облезшим красным лаком на ногтях. Волосы торчали в разные стороны, полные сочные губы не были накрашены. Все это означало, что ее работа идет хорошо, и у нее нет времени, чтобы привести себя в порядок.

— Извини, я ужасно выгляжу, — сказала она, передавая мне стакан виски с содовой. — Пожалуй, я приму душ, пока ты отдыхаешь.

Услышав, что дверь ванной комнаты захлопнулась, я бесшумно прошел в студию, чтобы взглянуть на ее новую работу. На этот раз Тереза попыталась изобразить похороны, хотя трудно было сказать наверняка — работа была еще не завершена. Я подумал, что стремление Терезы подражать постимпрессионистам вряд ли приведет ее к успеху и принесет денег. Если кто и захочет потратить деньги на приобретение такого рода живописи, то выберет что-нибудь стоящее, а не третьесортное подражание. Мне было жаль, что Тереза растрачивала свой талант в необъяснимой погоне за духом постимпрессионизма. По пути в спальню я в унынии представил себе ее рисующей мелкими точечками в технике Сера…

Кровать была не убрана, из раскрытой сумочки Терезы высыпалась всякая мелочь, купленная в дюжине дешевых магазинчиков, чулки валялись на полу, одежда была в беспорядке разбросана по стульям. На куче грязного белья дремал еще один кот. Под плакатом Ленина на каминной полке лежала груда левацкой литературы, и мне пришло в голову, что Тереза собирается воплотить в искусстве свой нечаянный интерес к коммунизму. Сегодня только проамериканское направление в искусстве имело будущее, и если Тереза собирается жить, хорошо себя ощущать и регулярно выставляться в Нью-Йорке, то на смену Ленину должен прийти Кларк Гейбл в костюме Ретта Батлера, героя романа «Унесенные ветром». Это произведение было столь же проникнуто американским духом, как и яблочный пирог.

Кот лениво открыл свои желтые глаза и уставился на меня с кучи грязного белья. Я отхлебнул виски и ответил ему пристальным взглядом. Он закрыл глаза только тогда, когда из ванной появилась Тереза, закутанная в отвратительное полосатое полотенце. Она плюхнулась на мятые простыни позади меня и роскошным движением сбросила полотенце.

Я поставил стакан, сбросил с себя одежду и овладел ею.

Кот с любопытством наблюдал за нами ясными желтыми глазами.

— Налить тебе еще? — спросила Тереза, когда все кончилось.

— Нет, спасибо.

Мы лежали, прижавшись друг к другу, и я испытывал почти те же ощущения, что недавно в переполненном городском автобусе, окруженный оборванцами, в непосредственной близости от другой человеческой жизни, но полностью изолированный, совершенно одинокий.

— Поговорим о чем-нибудь?

— Не хочется.

Я вдруг вспомнил свою первую жену Вивьен, которая объясняла, как это неприятно и оскорбительно, когда у мужчины отсутствуют самые элементарные понятия о хороших манерах. Я бы не удивился, если в одно прекрасное утро обнаружил бы, что Тереза разорвала наше соглашение и заключила его с кем-нибудь другим.

— Извини, — я поцеловал ее в губы и нежно погладил грудь. — Я понимаю, что веду себя ужасно, но сегодня был тяжелый день.

Она поцеловала меня в ответ, слегка пожала руку и вылезла из постели.

— Давай что-нибудь съедим. Я целый день ничего не ела и ужасно проголодалась. Я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое. Чего ты хочешь?