Я не пыталась спорить с ним, но меня поражала эта христианская добропорядочность и абсолютное благородство духа. Все знали, что у Корнелиуса была основательная причина ненавидеть Стива, и мелкий человек постарался бы не иметь ничего общего с детьми Стива, кроме тех, которые приходились ему кровными родственниками через Эмили. Однако Корнелиус проявил милосердие и в 1940 году даже взял на попечение трех детей Стива от последней его любовной связи, от его брака с англичанкой Дайаной Слейд. Во время войны Эмили заботилась о них, и Корнелиус всегда помогал им. Почему он проявлял заботу о них, я не могла понять, тем более что это трудные дети, и я думаю, что даже Эмили с ее терпеливым характером была довольна, когда они выросли настолько, чтобы вернуться в Европу для завершения образования в английском пансионе. В течение первых двух лет после войны они проводили летние каникулы с нами в Бар-Харборе, но как только близнецы Эдред и Элфрида достигли восемнадцатилетия
— Я полагаю, они поняли, что я и так слишком долго терпел их общество, — сказал Корнелиус, но я понимала, что он обижен.
— Я думаю, это показывает, как они чудовищно неблагодарны, — я не могла удержаться, чтобы не сказать этого Эмили, на что она ответила только:
— Становиться взрослым не всегда легко, особенно если ты потерял родителей в раннем возрасте.
В противоположность английским Салливенам, все американские Салливены оставались преданы Корнелиусу и спешили показать ему свою привязанность и благодарность. В тот момент, когда я сидела на террасе с Кевином в Бар-Харборе, они играли в теннис с Эндрю на корте внизу. Эндрю в паре с Рози, старшей дочерью Эмили, а Скотт, который прибыл из Нью-Йорка на долгий уик-энд, играл в паре с Лори, ее младшей дочерью. Что касается остальных членов семьи: Себастьян, как обычно, ушел куда-то один, Эмили наносила визит в местное отделение Красного Креста, а Корнелиуса позвали к телефону, так что на террасе мы были с Кевином одни. Кевин остановился с друзьями в Норс-Ист-Харборе и приехал навестить нас на один день.
— Да, я чувствую себя прекрасно, Кевин. Меня вообще ничто не волнует…
Кевин был ирландцем по происхождению. У него были густые темные волосы, блестящие глаза и широкая обаятельная улыбка. Двенадцать лет назад он перестал появляться на вечеринках с бесчисленными красотками, и стало известно, что в его доме на Гринич-Виллидж с ним живет молодой актер. Жизнь с актером продолжалась не больше, чем флирт с хорошенькими девушками, но теперь весь Нью-Йорк узнал о вкусах Кевина Дейли, и бедный Корнелиус, который любил Кевина, но, естественно, не одобрял его гомосексуальных наклонностей, был сильно смущен этим инцидентом.
В последнее время мы редко встречались с Кевином в обществе, однако я всегда восхищалась его прекрасным домом и радовалась, когда раз в году нас приглашали на обед. Мне нравились пьесы, которые он писал, хотя, когда я потом читала обзоры, я спрашивала себя, понимала ли я в действительности, о чем эти пьесы. Кевин писал верлибром, но мне это не мешало, потому что актеры произносили строки как обычный разговор. Сюжеты были обычно печальными, но я обожала сентиментальные истории. Женщины в его пьесах обычно были очень хорошо изображены.
— …По крайней мере… Ну, нет, Кевин, ничего не произошло. Действительно ничего.
Из трех юношей, которых очень давно Пол Ван Зейл выбрал для Корнелиуса в качестве товарищей на время каникул, Кевин мне нравился больше всех. Я никогда полностью не доверяла ни очарованию Сэма, ни изысканности Джейка Рейшмана, но непосредственность Кевина всегда позволяла мне чувствовать себя с ним непринужденно.
— Просто мне так нравится проводить здесь лето с детьми, — сказала я, пытаясь своим небрежным ответом отвести его подозрение, что что-то не так, — а теперь мне не хочется возвращаться в Нью-Йорк.
— Ты шутишь! — произнес Кевин добродушно, наливая себе еще виски и предлагая мне херес. — Я начинаю сходит с ума, если покидаю Нью-Йорк надолго. Вот и сейчас у меня такое чувство, будто что-то случилось. Я надеюсь на Бога, что дом не сгорел дотла. Хочу позвонить Моне, как только Нейл закончит телефонный разговор.
— Мона?
— Моя теперешняя квартирантка. О, ты должна встретиться с Моной, она такая забавная! Ты не хочешь больше хереса? Ты когда-нибудь пробовала виски «Уайлд Тюрки». Помогает удивительно, если ты чувствуешь себя немного подавленной.
Я как-то ухитрилась засмеяться, но, пока я смеялась, мне захотелось плакать. Это происходило потому, что он был искренне обеспокоен. Я подумала, какой он доброжелательный, беспокоится о ком-то, всего лишь о жене своего старого друга.
Сделав громадное усилие, чтобы сохранить небрежный тон, я сказала спокойно: