Грехи отцов. Том 1

— Твоя вторая ошибка, — сказал Джейк, закуривая новую сигарету от бычка, который тлел в его руке, — это то, что тебе не удалось понять позиции Кевина по отношению к его проблеме. Нельзя признать ее бредом интеллектуала только потому, что сам ты не можешь ее понять. Не удивительно, что Кевин так разозлился. Ведь своими действиями ты оскорбил его взгляды и убеждения, подчинив их своим.

— Черт, правильно, именно так я и делаю. Но я этого не хотел! Все, что я хотел…

— Да, он знает, что ты хотел. Твоя третья ошибка…

— Господи, еще и третья? Я чувствую себя в полном отчаянии.

— …заключалась в том, что ты напыщенно распространялся наподобие священника-фундаменталиста из библейского края[18] на темы нравственного долга. Попытайся быть немного менее прямолинейным, Нейл! Боже мой, двадцать пять лет в Нью-Йорке и все еще можешь поступать так, как парнишка с фермы из Огайо!

— Но я говорил о нравственном долге вполне искренне!

— Искренность почти всегда недипломатична, а часто и гибельна. Во всяком случае, я сомневаюсь в твоей искренности. И ты сам, должно быть, тоже. Твои рассуждения о нравственном долге — это не что иное, как предлог, чтобы вмешаться, а ты уже признался, что твои мотивы, заставившие тебя помочь Кевину, не такие уж кристальные, как тебе бы хотелось.

— Да, но… — вздохнул я. Я чувствовал себя усталым и подавленным, и Джейк, увидев это, встал, похлопал меня по плечу и снова наполнил мой стакан бренди.

— Расслабься, Нейл. Никто никогда не действует только из чистых побуждений. Ты пытался сделать то, что действительно считал правильным, и парочка нечистых мотивов не меняют самого факта. Ты был введен в заблуждение, результат был пагубным, но я признаю, что в основном тобой руководили лучшие побуждения.

— И ты мне сочувствуешь?

— Конечно. Я знаю, как прекрасно ты относишься к Кевину. Я знаю, как дороги друзья, которых ты знаешь с самого детства.

Я испытал огромное облегчение и чувство благодарности. После всего сказанного и сделанного, у меня не оставалось более близких друзей, чем Джейк. Он один понимает трудности, связанные с богатством и изолированностью, потому что его положение очень похоже на мое.

— Как я смогу поправить отношения с Кевином? — наконец сказал я, эта проблема меня беспокоила. — Может, написать ему письмо? Если я позвоню, он просто бросит трубку. — Меня вдруг осенило. — Я могу написать ему письмо от руки. Он увидит, что я искренен. Он знает, что всю мою корреспонденцию печатают машинистки.

— Я тебе лучше советую оставить его в покое. Любой шаг к примирению, возможно, будет расценен им как попытка еще раз проявить свою власть, и он все равно останется враждебно настроенным. Он сам должен сделать первый шаг.

— Но это может никогда не произойти!

— Вполне возможно, но если ты совершаешь крупные ошибки, ты должен быть готов за них платить.

— «За все дурное однажды ты заплатишь»? — процитировал я песню Хенка Уилльямса. — Неужели ты в самом деле в это веришь, Джейк?

Джейк подумал мгновение и сказал:

— Нет.

Мы оба засмеялись, два циничных ньюйоркца, у которых слишком много общего.

— Как Вики? — спросил Джейк, когда я поднялся, чтобы уйти.

— Все прекрасно, если судить по ее письмам. А как твои дети?

— Хорошо, — Джейк никогда не интересовался своими детьми, и поскольку наш разговор перекинулся на домашние проблемы, я почувствовал, как странный тонкий барьер возник между нами.

— Как Эми? — спросил я, автоматически завершая ритуал семейных расспросов.

— Хорошо… А как Алисия?

— О, она в полном порядке! У нее появилось много интересных дел, когда она стала больше заниматься благотворительностью и поступила на курсы аранжировки цветов Юношеской лиги. Я очень доволен этим. Я немного беспокоился за нее, когда Вики выходила замуж. Женщинам трудно пережить, когда их дети покидают дом.

— Конечно.

Он вышел вместе со мной, чтобы меня проводить. Мы пересекли огромный мрачный вестибюль, и наши шаги отдавались эхом в мраморных плитах, окружавших бассейн. Блестящие трубки органа затерялись под сводами потолка.

— Что ты думаешь о последних идиотизмах антимонопольного законодательства? — сказал он. — К этому времени судья Медина, должно быть, уже на коленях.

Я автоматически отозвался на его попытку восстановить пути общения.

— Я сам сожалею, что банк Ван Зейла не вошел в список защиты среди других инвестиционных банков, — сказал я. — Я бы сказал прокурорскому совету пару слов!

— Подумай, какие счета тебе пришлось бы тогда заплатить! И время, которое ты бы на это потратил!

— Верно!

Мы замолчали, остановившись у ложносредневековых входных дверей и пожали друг другу руки.

— Большое спасибо, Джейк. Ты настоящий друг. Я ценю это.

— Доброй ночи, Нейл. И помни: поосторожнее с властью, когда имеешь дело с друзьями, слова «моральный долг» прибереги для разговоров со священником и не пытайся действовать так, будто ты считаешь, что Бог — «белый, англосаксонец и протестант».

— Я не просто подозреваю, я точно это знаю! — ответил я в том же тоне, почувствовав себя намного лучше. Закрывая за собой дверь, я слышал его смех.