Грехи отцов Том 1

Все мои немецкие родственники погибли на войне. В 1940 году мой кузен Эрих, пилот «Люфтваффе» был сбит в битве за Британию. В 1942 году я услышал от друзей в Цюрихе, что маленький дом нашей семьи в Дюссельдорфе был разбомблен и погибла моя тетя. В 1943 году разбомбили фабрику моего дяди. Он попал в госпиталь, но не выжил. Моя любимая кузина Кристина единственная дожила до конца войны. Я не имел от нее известий, но после дня победы получил короткое письмо от незнакомой девушки, в котором сообщалось, что она работала в госпитале в Мюнхене; по ее просьбе ее перевели туда из госпиталя в Дюссельдорфе после того, как там погибла Кристина, случайно убитая в перестрелке. Я тут же ей ответил, чтобы узнать подробности, но, когда не получил ответа, понял, что придется ехать в Германию и разобраться, что там произошло.

Четыре года я набирался мужества. Из Европы возвращались люди, которые описывали ужасные условия, и только в 1949 году я решил, что положение достаточно улучшилось, чтобы моя поездка стала возможной. В середине марта я полетел в Европу.

Я без труда нашел девушку, которая писала мне письмо. Вернувшись в Дюссельдорф, она вскоре перестала работать медсестрой и работала официанткой в одном из новых ночных клубов, в котором подавали копченую лососину с черного рынка по двенадцать долларов за штуку тем, кто мог себе это позволить. Она не захотела со мной разговаривать, но я настоял, чтобы она согласилась выпить со мной в гостинице.

Мне потребовалось не менее часа расспросов, прежде чем она выложила, что произошло. Была вечеринка. Кристина поздно задержалась, и, когда, возвращаясь, была на полпути от дома, ее застрелили. Она попала в западню, устроенную для банды, оперирующей на черном рынке, и военная полиция подняла стрельбу, прежде чем разобралась, что она невиновна.

— Военная полиция? — повторил я, чтобы убедиться, что не ослышался.

— Да, это были солдаты, — и девушка посмотрела мне прямо в глаза и добавила по-английски: — Ваши солдаты. Это были американцы.

Я уехал из Дюссельдорфа. Поехал в Бонн и Кельн, прежде чем мне стало ясно, что я должен вообще покинуть долину Рейна. Я направился на юг, никому не известный турист, прекрасно говорящий по-немецки; я глядел с холмов поблизости от Нюренберга на ужасные развалины старого города и бродил среди разрушенных улиц Мюнхена, где Кристина провела свои последние дни. Я видел на улицах американских солдат, но я с ними не разговаривал, и они, принимая меня за немца, тоже не говорили со мной. Я остался один, изолированный от всех скорбью, до тех пор пока не встретил в гостинице иностранца, так же свободно говорящего по-немецки, и мы сели вдвоем выпить.

Он был англичанином.

В разговоре он сказал:

— Вы бы не узнали теперешний лондонский Сити, доводилось ли вам когда-нибудь до войны бывать в Ковентри?

Но когда я сказал, что могу понять, как он должен ненавидеть немцев, он рассмеялся и сказал:

— Нет, англичане ненавидят французов. Мы совершенствовали это с позволения сказать искусство на протяжении сотен лет, но мы еще новички в ненависти к немцам.

Трудно было понять, серьезно ли он говорил, поскольку был слишком пьян и у англичан такое своеобразное чувство юмора, но я сам был очень пьян и поэтому я просто сказал:

— Я достиг теперь такой точки, что у меня ни к кому нет ненависти. Ненависть все портит. Ненависть не дает человеку возможности примириться со всем этим ужасом и скорбью. А с этим надо смириться. Как-нибудь.

— Ах, ужас, ужас, ужас! — быстро произнес англичанин, и теперь я мог различить черный юмор, которым он смягчал жестокость нашего разговора. — Давайте я расскажу, с каким ужасом столкнулся, когда отправился сегодня смотреть окрестности. Я подумал, что проведу спокойный денек в деревне, подальше от Мюнхена. Я очутился в маленькой деревушке, называемой Дахау. Конечно, это не рекламировалось как привлекательное место для туристов, но Джи-Ай, охраняющие это место, покажут окрестности...

— Не надо мне рассказывать об этом. Я не желаю знать, — сказал я.

Но как только я это произнес, понял, что хочу знать во всех подробностях.

В молодости я танцевал под немецкий мотив, но был вынужден оставить танцплощадку, прежде чем музыка кончилась. Повзрослев, я выучил музыку по нотам, и знал в теории, чем кончается этот мотив, но мне все же приходится выслушивать заключительные такты.

Я поехал в Дахау.