Грехи купидона

Я потрясенно качаю головой.

– Как он мог обмануть нас обоих? Я просто не понимаю. Его… преданность казалась такой настоящей.

Я хочу сказать «любовь», но если я это сделаю, то действительно потеряю над собой контроль.

Принцесса Сура трет пальцем нахмуренные брови.

– Преданность может сменить сторону. Людей можно обмануть.

Я смотрю на свои ноги. Может, ее и обманули, но меня-то вывернули наизнанку.

Принцесса удивляет меня, кладя руки мне на плечи и целуя в щеку.

– Спасибо, что помогла спасти меня, Эмили. Ты слишком хороша для этого мира. Больше, чем ты думаешь.

Я пытаюсь улыбнуться.

– Я ваша шпионка. Я вас прикрою, – обещаю я ей.

– Мне жаль насчет Окота.

– Мне тоже, – говорю я глухо.

Она опускает руки и, кивнув на прощание, покидает комнату. Я прерывисто дышу, а потом поворачиваюсь к Залиту.

– Так где именно мы находимся?

– Этот остров – наш дом. Он принадлежит нашей семье вот уже много-много поколений. Он находится примерно в тридцати островах к северу от Хайвейла, королевского острова.

– Хм.

Он подставляет мне локоть.

– Позволь мне проводить тебя в твои покои? Поместье может казаться лабиринтом, пока к нему не привыкнешь.

– Лабиринт? Насколько велико это место? – спрашиваю я, беря его за локоть и шагая следом.

Залит не отвечает, потому что в этом нет необходимости. Как только выходим из комнаты, мы оказываемся в открытом холле на первом этаже, откуда видно еще три этажа. Коридоры на каждом этаже открыты, там красивые арки из стекла с подвешенными в них цветами. Везде, куда бы я ни посмотрела, находятся элементы фамильного герба принцессы Суры – фиалки.

Я тихонько присвистываю.

– Ух ты. Здесь очень красиво.

– Наш семейный дом находился здесь веками. Мы очень гордимся им, как и остальным островом и нашими людьми.

Когда я оглядываю все фиолетовые и серые акценты, то не могу не впечатлиться.

– Поместье, – фыркаю я. – Почему бы вам просто не назвать все своими именами? Это чертовски огромный дворец.

Залит веселится, выводя меня из огромного открытого зала, и мы поднимаемся по мраморной лестнице. Наверху висят стеклянные люстры; суетятся слуги, вероятно, потому что уже распространяются сплетни о том, что потерянная принцесса оказалась жива и вернулась домой.

Залит оставляет меня у двери в конце коридора третьего этажа. Рядом балкон высотой всего по пояс, так что мне видно весь холл внизу.

– Вот. Если тебе что-нибудь понадобится, позови служанку, и она будет более чем рада сделать все, что потребуется.

– Спасибо.

Залит покидает меня, слегка кивнув, и я исчезаю за дверью, закрывая ее за собой.

Внутри все так же дорого и украшено в фиолетовых цветах. Просторная кровать с бледно-голубыми с фиолетовым одеялами манит меня, но я не отвечаю на ее зов. Еще не время.

Вместо этого я иду на внешний балкон, становлюсь невидимой и лечу на север.

Я возвращаюсь в Хайвейл и оказываюсь в замке за рекордно короткое время. Я уже запомнила все помещения, так что у меня нет сомнений, что я найду его.

Еще рано, поэтому, когда я оказываюсь в его комнате, он все еще забыт глубоким сном. Спящим он так похож на моего Окота. Моего любящего, нежного, обожающего меня Окота. Тоска, которую я никогда не испытывала раньше, заполняет меня, и, клянусь, сердце болит так сильно, что кажется, я умру.

Все еще невидимая, я подкрадываюсь к кровати, а затем осторожно устраиваюсь над ним. Приходится применить ловкость, чтобы расположиться правильно, но я наконец устраиваюсь в ложбинке плеча Окота, смотрю в его спящее лицо, слежу за ровным дыханием, мечтаю зарыться лицом в его шею и почувствовать, как он притягивает меня к себе.

Я притворяюсь, что касаюсь пальцами его щеки, слегка проводя по пирсингу в носу и беспокойным бровям. Я хочу поцеловать его, услышать, как он называет меня своей возлюбленной, и чтобы все вернулось на круги своя.

– Почему ты не любишь меня? – жалко шепчу я.

Даже в нефизической форме, клянусь, я чувствую, как слезы режут глаза.

– Я люблю тебя, Окот, – говорю я, задыхаясь.

Я прижимаюсь своими бесплотными губами к его настоящим и нежно целую. Я закрываю глаза, вливая в этот поцелуй всю любовь и душевную боль, на какую только способна. Может быть, как в сказках, он проснется ото сна, и проклятие будет снято. Он снова станет тем Окотом, который любит меня.

Но он не просыпается, и никакого проклятия нет. Есть только я, купидон с разбитым сердцем, который пытается остаться с ним единственным возможным способом.

Не знаю, как долго, но я лежу рядом, свернувшись калачиком под боком, наблюдая, как он спит, и понимая, как ужасно на самом деле, когда у тебя разбито сердце. Неудивительно, что люди с такой болью столь несчастны. Я ничуть не виню их за то, что они проклинают мои попытки подарить им любовь. Я уверена, что это худшее из всего, что мне удалось испытать за все свое одинокое существование.

Когда Окот начинает шевелиться, а солнечный свет становится ярче, я понимаю, что мне нужно возвращаться. Я оставляю последний долгий поцелуй на его губах. Я встаю, чтобы уйти, и вижу, как он поднимает руку и проводит большим пальцем по губам.

Я замираю и не могу сдержать сдавленный всхлип.