Грех во спасение

Цэден был еще жив. Но пульс уже почти не прощупывался, и огромное пятно крови проступило на его мундире. В крови были и руки Маши, и руки Мити, и более всего Антона. Он бережно поддерживал Цэдена под спину и жалобно кривился, словно собирался заплакать.

Раненый открыл глаза, на губах у него выступила розовая пена. С трудом шевеля губами, он произнес:

– Простите, что все так неудачно получилось! – Он опять прикрыл глаза и едва слышно проговорил: – Расстегните мундир...

Маша почти ничего не видела от слез, застилающих глаза, и никак не могла справиться с пуговицами, так как петли намокли от крови.

Митя мягко отстранил ее и достал из-за пазухи раненого три слипшихся от крови орлиных пера. Все-таки не сумела уберечь Цэдена «солнечная» птица!..

Ротмистр медленно поднял руку, словно собирался перекреститься, а возможно, дотронуться до перьев священного орла. Но сил уже не хватило, рука упала на грудь; Цэден, захрипев, вытянулся и, открыв глаза, в последний раз взглянул на небо. Грудь его испустила короткий судорожный вздох, и Цэден умер.

Митя скрипнул зубами, притянул к себе Машу и попросил:

– Только не плачь! Он сделал все, чтобы помочь нам! Правда, теперь шансов на спасение у нас почти не осталось! Но мы должны постараться выбраться из этой западни. Нам некогда хоронить Цэдена, поэтому придется завернуть его в одеяло и взять с собой. Теперь у нас один путь: возвращаться на заимку Прасковьи Тихоновны. Возможно, так мы сможем обмануть Мордвинова. Он думает, что мы будем пробиваться в Китай. А мы пойдем на восток, где нас искать не будут.

На противоположном краю ущелья галдели, изредка постреливая, казаки, сердито ругался Мордвинов. А на этой стороне беглецы обернули тело Цэдена одеялом и, прячась за камнями, перенесли его к лошадям, удивившись его необыкновенной легкости. До этого никто из них не замечал, насколько бурят был тщедушен и мал ростом.

Маша завернула перья в платок и передала Мите. Он положил их за пазуху и вскочил в седло. Через мгновение беглецы покинули место, где они понесли очередную тяжелую утрату. Им предстояло вновь вернуться на тропу контрабандистов и постараться опередить своих преследователей, которые рано или поздно найдут переправу через каньон и устремятся за ними в погоню. На стороне беглецов будет лишь небольшое преимущество во времени, и насколько успешно они им воспользуются, зависело теперь от них самих и от воли Провидения, пока не очень спешившего прийти к ним на помощь.

Все трое хорошо понимали, что исчерпали все авансы, выданные им госпожой Фортуной, и оставалась надежда только на собственную смекалку и выдержку, все их предыдущие мытарства были лишь прелюдией к более продолжительным и опасным испытаниям.

35

Солнце клонилось к западу. С далеких снежников прилетела струя холодного воздуха. И это напоминание о близкой ночи заставило людей все чаще покрикивать на лошадей. И те торопились, словно понимали, что надо скорее добраться до спасительного леса, укрыться в надежной чаще среди валежника и нагромождения камней. Прошло полдня с момента сражения у подвесного моста, постепенно подкрался вечер, но они пока не встретились с казаками. Вероятно, решение идти на восток было правильным. Но надеяться на то, что легко удалось обвести Мордвинова вокруг пальца, тоже не стоило.

Старый хитрец был не так прост, чтобы купиться на подобную уловку, и если еще не выставил посты на дорогах, ведущих в Терзю, то непременно выставит в самое ближайшее время, на всякий случай, для успокоения совести.

Поэтому и приходилось спешить, чтобы опередить Мордвинова, не попасть в засаду и благополучно добраться до цели – зимовья Прасковьи Тихоновны, где беглецы мечтали отсидеться до появления Кузевановых. Единственное, чего опасался Митя, что Мордвинов велит тщательно обыскать обоз, и худо придется купцам, если комендант обнаружит незаявленное оружие и припасы. Оставалась одна надежда, что Васена и Прасковья Тихоновна сумеют каким-то образом перехитрить генерала и предупредить Кузевановых об опасности, ведь их слишком тесные связи с государственными преступниками, бесспорно, вызовут у Мордвинова серьезные подозрения.

Ночь, зачернив ущелье, выползла на горы и тайгу и затянула их траурной вуалью. Вспыхнули и замигали равнодушные звезды. Черная пирамида огромной ели, подсвеченная восходящим месяцем, четко выступила на фоне звездного неба. Простонала в распадке ночная птица, видно, сетовала на неудачную охоту. Где-то рядом тявкнула лисица и, почуяв людей, быстро прошуршала по камням, стараясь поскорее миновать опасное место. Потом раздался треск и глухое сопение: это сохатый или олени пришли на водопой.

Жизнь продолжалась, все шло своим чередом...