Грех и чувствительность

Ну что ж, зато у него имеются возражения. Никто не спросил его, кто, по его мнению, может стать лучшим мужем для Элинор, и никому в голову не придет предложить его кандидатуру. Только не бессердечный маркиз Деверилл! Даже если бы ему удалось убедить их в том, что Элинор стала ему необходимой, и что он не может себе представить, как жить, не имея возможности говорить с ней, целовать ее и просто смотреть на нее.

Церковь в лице отца Майкла советует исправить несправедливость, допущенную в отношении Элинор. Это самое верное решение. Отныне он был намерен делать то, чего поклялся избегать любой ценой: жить по велению сердца.

Элинор проснулась внезапно и плохо соображала, как это бывает, когда неожиданно разбудят спящего очень крепким сном человека. Циферблат часов на каминной полке не был виден в темноте, но, судя по тишине в доме и на улице, было что-нибудь между двумя часами ночи и четырьмя утра.

Вздохнув, она повернулась на бок и решительно снова закрыла глаза. «Не думай ни о чем, — приказала она себе, когда в голову полезли мысли о Джоне Трейси, который был счастлив, встретиться с ее братом. — Считай овечек».

Ее рот закрыла чья-то рука. Другая рука прижала к постели ее скрещенные на груди руки.

Сердце ее билось так, что, казалось, было готово проломить грудную клетку. Она вскрикнула, но звук приглушила чья-то сильная рука. Пинаясь ногами под тяжелыми одеялами, ей удалось высвободить руки.

— Сюрприз! — прошептал ей на ухо хрипловатый мужской голос.

У нее перехватило горло, чтобы позвать на помощь братьев или слуг. Наверное, стоило разбить вазу или крикнуть — и они бы проснулись. Но она, наконец, узнала голос Валентина, который из-за охватившей ее паники показался сначала незнакомым.

Он посадил ее в постели, повернув к себе лицом. Она смутно видела в темноте полумаску черной пантеры и пару, сверкающих в прорезях зеленых глаз.

— Зачем ты пришел?

— Прошу тебя, говори потише.

— Уходи! Убирайся отсюда, — прохрипела она.

— Я не могу. — Прежде чем она успела увернуться, он завязал платком ей рот. — Не двигайся, — прошептал он и связал ей также руки.

Положив ее на постель, Валентин принес из гардеробной большую дорожную сумку и принялся открывать ящики и засовывать в нее одежду, наспех, без всякого разбора.

Элинор не могла поверить происходящему. И хотя у нее замирало сердце, не прошло и нескольких минут, как ее испуг сменился гневом.

Что бы такое он ни задумал и как бы зол на нее ни был, она была сыта по горло мужской бесцеремонностью и самоуправством.

Подол одного из ее платьев зацепился за угол гардероба, и он, выругавшись, наклонился, чтобы отцепить его. Воспользовавшись моментом, Элинор вскочила на ноги и босиком бросилась к двери. Поскольку руки у нее были связаны, ей потребовалось некоторое время, чтобы открыть задвижку. Она опоздала на секунду.

Сильная рука прижала ее к мощной груди, а другая рука осторожно снова закрыла дверь.

— Перестань, — проворчал он и снова поволок ее на постель. Она пнула его ногой. Валентин застонал и, толкнув ее на кучу простыней, наклонился, чтобы потереть колено. Если бы у нее была еще одна секунда, если бы у нее на ногах была надета обувь, он бы рухнул на пол. Нельзя вырасти вместе с братьями и не научиться драться.

Элинор добралась до края кровати и снова встала на ноги. Прежде чем она успела пнуть его еще разок, он снова повалил ее на спину и прижал всем телом.

— А я-то думал, что тебе нужно приключение, — пробормотал он, хватая ее за руки, чтобы не позволить нанести удар кулаком по его прикрытой маской физиономии.

Она попыталась закричать, но поскольку рот ее был замотан платком, то смогла издать только глухое мычание.

— Извини, ничего не могу разобрать. Так что лучше помолчи.

Засунув в дорожную сумку последний предмет одежды, он закрыл ее и вернулся к кровати. Подняв Элинор на ноги, он поволок ее к двери.

— Я никуда с тобой не пойду, — пыталась крикнуть Элинор, сердце которой бешено колотилось.

Валентин некоторое время смотрел на нее при тусклом свете луны. Волосы у нее были растрепаны и торчали во все стороны. В глазах ужас. Он не хотел пугать ее, но, очевидно, недооценил степень ее гнева. Ведь если бы она пнула его, таким образом, еще разок, то, наверное, превратила бы его пенис в пудинг.

Он не мог понять ни слова из того, что она ему говорила, но, судя по всему, она была в ярости. Он мог лишь догадываться о сути ее высказываний.

— У тебя будет приключение. Так что перестань сопротивляться, и идем со мной.

Элинор уперлась в пол пятками и покачала головой. Слово, которое она попыталась произнести, звучало явно как оскорбление, но он его игнорировал. Вместо этого Валентин взвалил ее на плечо, поднял другой рукой сумку и открыл дверь спальни. В доме было так же тихо, как и тогда, когда он влез через окно гостиной. Но, несмотря на тишину, он, пробираясь к лестнице, настороженно смотрел на закрытые двери по обе стороны коридора. Если в такой момент нарваться на одного из ее братьев, это могло бы привести к кровопролитию.