Костерок, сооруженный им из наспех собранных веток, весело потрескивал, лобзал руки языками пламени, донельзя благодарный своему благодетелю за новое угощение: толстенную сухую корягу. Степану же благодарность костра была совсем ни к чему – он напряженно думал, снова и снова анализировал сложившуюся ситуацию. А ситуация получалась патовая. На территории Империи он поставил себя вне закона своим дезертирством. А что будет, попади Степан в лапы к сиртям, старый возница описал достаточно четко. Каковы его шансы на то, чтобы найти Улушу на столь гигантском материке? И даже если судьба-чертовка смилостивится и выбросит джокер – согласится ли сама Улуша ему помочь? Своему, так сказать, исконному врагу? Ох как непросто все, ох как непросто!
Сунул руку в рюкзак, выудил оттуда непочатую палку колбасы. Пошарудел еще – и вскоре на свет Божий появилась луковица, а затем и пара крупных картофелин. Оценивающе поглядел на костер: рановато. Углей пока совсем мало. Отложил картошку (придет, подруга, и твое время) и впился зубами в колбасную палку.
Хруст сломанной ветви прозвучал как выстрел. Выронить колбасу и откатиться в сторону! Подальше от костра, в тень. Рука рефлекторно тянется к парабеллуму, палец замерз у предохранителя. Отбой тревоги! Силуэт, мелькнувший среди деревьев, слишком мал и явно не годится на роль кровавого хищника. Чертыхаясь, вновь вернулся к костру, зашарил в поисках утерянной колбасной палки. Вот и она, на самом видном месте. Наверняка извазюкалась в земле и будет хрустеть теперь как проклятая на зубах. Поднял, срезал замаранный кусок, остальное протер об штанину. Жевал не торопясь, получая удовольствие от самого процесса. Не без удивления отметил, что сумбур в его голове под влиянием псевдо нападения окончательно улегся. Завтра он выйдет к линии фронта, а там – будь, что будет.
* * *
Постреливали со стороны невысокого холма. Постреливали лениво, нехотя, редкими одиночными выстрелами. Временами в эту сольную партию вклинивался пулемет, и тогда мелодия оживлялась, заставляя сердце Степана биться чаще. Что там у них происходит и как бы всем этим делом воспользоваться, приспособить, так сказать, для собственных нужд? Лезть на холм к невидимым стрелкам отчаянно не хотелось. Обойти? Местность, в принципе, позволяет. Неровная, морщинистая как лицо столетней старухи и, хотя деревья все вырублены подчистую, скрытно пройти по ней труда не составит. Прямо к лабиринту траншей – вон они, как на ладони видны. А за траншеями что у нас? Правильно, поле. И простреливается это поле от и до. Те же самые господа с холма, имея приличную оптику, вполне себе в состоянии вогнать пулю под лопатку нежеланного визитера. Нет, так дело не пойдет. Ночи надо ждать. Ночи здесь в большинстве своем правильные, темные. На том и порешил. Втиснул тело в приглянувшуюся ложбинку, навалил сверху на себя побольше иссушенной местным светилом травы, для надежности водрузил на полученную конструкцию куст средней величины (по счастью, не обремененный колючками) и забылся сладким сном праведника.
Ночь его ожиданий не обманула: выдалась темная, безлунная. Даже звезды умудрились скрыться за плотным покрывалом туч. Верь Степан во всякую потустороннюю белиберду, обязательно решил бы, что его прикрывает не иначе, как сам босс всех ангелов-хранителей – до того у него все гладко выходит. Без сучка, без задоринки. Захотел добраться к линии фронта – нате, пожалуйста. А ведь это немалый путь, между прочим. И закончиться летальным исходом он мог в любую минуту, сложись обстоятельства чуточку иначе. Впрочем, сейчас ему было не до размышлений о престранной вариабельности бытия, которое в простонародье попросту кличут судьбой.
Подождал пока глаза привыкнут к темноте и выглянул из укрытия. Ни зги не видно, зато со стороны траншей слышится губная гармошка, да пляшут языки немалых размеров костра, отблески от которого видны невооруженным глазом даже отсюда. А вот это, пожалуй, нам на руку. И наплевать, что они там празднуют – лишь бы этот праздник жизни продолжался как можно дольше. Безбоязненно пошел вперед, взяв за ориентир отблески от костра, и вскоре по левую сторону от него предстали очертания того самого холма, с вершины которого велась стрельба днем. Сейчас казался он абсолютно вымершим, но, вне всяких сомнений, это было далеко не так.