Па ждал, а дядя Стив пристально следил за нами. Наконец он сказал:
— Лучше давайте начистоту, ребята. И, возможно, мне следовало упомянуть в разговоре, что я сам пытаюсь получить койку на одном из этих кораблей — с временным увольнением из армии и все такое прочее. Так что мне это дело известно.
Пат что-то пробормотал неразборчиво. Па резко прикрикнул:
— Говори же, сынок!
— Они сказали, что полет продлится… вероятно, около столетия.
Ма упала в обморок; дядя Стив подхватил ее, а все присутствующие стали носиться вокруг с холодными компрессами, мешая друг другу; мы же сидели как в воду опущенные. Когда ма очнулась, дядя Стив сказал па:
— Брюс, я, пожалуй, заберу ребят на прогулку, поставлю им по стаканчику крепкой сарсапарели,{17} чтобы они тут не путались под ногами. Все равно сегодня тебе с ними разговаривать не с руки.
С отсутствующим видом па согласился, что это недурная мысль. Я знаю, па любит нас всех, но, если бы потребовался выбор, никто из нас в сравнении с ма не значил бы ровно ничего.
Дядя Стив привел нас в заведение, где он мог получить нечто более соответствующее его вкусу, нежели сарсапарилла, и первым делом наложил вето на попытку Пата выклянчить пиво.
— Не выпендривайся, мальчуган. Уж не собираешься ли ты выставить меня человеком, спаивающим детишек родной сестры?
— Пиво никому не может повредить.
— Вот как? Я до сих пор разыскиваю парня, который когда-то сказал мне, что пиво — просто безалкогольный напиток. Собираюсь выбить у него мозги с помощью глиняной пивной кружки. Так что лучше помолчи.
В общем, мы получили свое прохладительное питье, а дядя Стив выбрал себе какое-то жуткое пойло, которое он называл «марсианским шенди»;{18} мы принялись обсуждать проект «Lebensraum». Дядя Стив знал о нем куда больше нас, хотя вплоть до сегодняшнего дня никаких официальных сообщений о проекте в прессе не было; думаю, тот факт, что Стив был приписан к Начальнику Главного штаба, имел кое-какое значение, хотя он об этом и не заикался.
Пат волновался и все время приставал к дяде Стиву:
— Дядя Стив, а есть ли хоть какой-то шанс, что родители нас отпустят? Или нам с Томом лучше просто забыть обо всем?
— Что? Конечно, вас отпустят.
— Не может быть! Что-то сейчас на это совсем не похоже. Насколько я знаю па, он скорее снимет с нас шкуру и сделает из нее прикроватный коврик, чем позволит ма почувствовать себя несчастной.
— Без сомнения. Кстати, идея насчет коврика вовсе неплоха. Но поверьте мне, мальчики, все будет ладно… при условии, что вы воспользуетесь вескими аргументами.
— Это какими же?
— М-м-м… Мальчики, поскольку я служу при штабе, мне приходилось иметь дело со многими крупными шишками. Если ты прав, а генерал ошибается, то существует только один способ заставить его поступить по-твоему — заткнись и не спорь. Дай фактам самим говорить за себя, а генералу время, чтобы придумать достаточно убедительное объяснение причин своего перехода на другую позицию. — Похоже, Пата это не убедило. А дядя Стив продолжал: — Поверьте мне, ваш родитель — человек здравомыслящий, а ваша мать, хоть и не такова, но скорее будет страдать сама, чем причинит боль кому-то, кого она любит. Этот контракт настолько важен для вас, что родители не смогут отказать вам: конечно, если вы дадите им время попривыкнуть к мысли о разлуке. Однако, если вы начнете ныть, клянчить и спорить, как вы делаете всегда, вы заставите их объединиться против вас.
— Как это? Я никогда не ною, я просто пользуюсь логикой…
— Умолкни. Я от тебя устал. Пат, ты всегда был самым противным отродьем, вечно ноющим, чтобы добиться своего… И ты, Том, ничуть не лучше. А с годами вы мало изменились; просто отточили свои технические приемы. Сейчас вам задаром предлагают то, за что я с радостью отдал бы свою правую руку. Мне следовало бы отойти в сторону и полюбоваться, как вы своими руками провалите дело. Но этого я не сделаю. Держите свои длинные языки за зубами, будьте тише воды, ниже травы, и вы добьетесь своего. Прибегнете к вашей обычной мерзкой тактике — и обязательно проиграете.
Таких слов мы ни от кого не потерпели бы. Если б это был кто-то другой, Пат просигналил бы мне и врезал противнику выше живота, а я — ниже. Но с человеком, который носит на груди ленточку «За Цереру»,{19} так не поступают; его слушают. Пат мне даже ни словечка не шепнул.