Грат

— Поторопись, — сказал Тиглет, косясь на небеса, — вот-вот хлынет. Я снял на свое имя небольшую комнату на постоялом дворе, тебе нужно переодеться, сменить повязку, перекусить и до рассвета покинуть город. Верховный судья и магистрат шутить не любят. Если задержишься, грядут большие неприятности.

— А мои вещи?

— Все, что удалось забрать у стражи, ждет тебя в гостинице.

Постоялый двор располагался почти на самой окраине, и, когда мы добрались до места, накрапывавший мелкий дождь превратился в шумный ливень. По мощеной улочке побежали потоки воды, где-то громыхнуло, сверкнула молния. Тиглет оставил меня одного, пообещав вернуться через час.

Тесная комнатка располагалась на втором этаже. Здесь действительно обнаружилась моя походная сумка, в которой кто-то изрядно покопался, но практически все вещи остались на месте. Исчезла только медная мелочь и те самые бланки, что предъявил мне в темнице Арман. Я зажег свечу в простом глиняном подсвечнике — за оконцем уже стемнело — и размотал повязку. Края раны немного воспалились, поэтому я промыл ее водой и замотал заново, варварски разорвав на бинты простыню. Хорошо бы положить сверху компресс, смоченный «косорыловкой» — она неплохо заживляет порезы. Но где в этом городе достать любимый орочий напиток, я не знал, а с собой у меня его не было. Надев чистую рубаху, я собирался было взяться за ужин, дожидавшийся меня на узком столике у окна, как вдруг обратил внимание на свернутый трубочкой бумажный лист, лежавший среди моих вещей. Раньше ничего подобного там не водилось. Интересно, что это? Сюрприз от Тиглета?

Я осторожно развернул бумагу. Моктар, а ведь действительно сюрприз! Я держал в руках собственную расписку, оставленную у местного ювелира. Вот уж Тиглет и вправду расстарался. Интересно, выкупил он ее, или выкрал? Впрочем, какая разница? Как бы то ни было, дом Бальдрика сполна отплатил мне за спасение Даина Гримнока, можно сказать, с процентами. Счет закрыт.

В животе громко урчало, и под всполохи молний я уселся за вечернюю трапезу. Яичница с хлебом и разбавленный водой эль — просто королевский ужин для бедного одинокого странника. Работая челюстями, я принялся вспоминать события минувшего дня, включая экскурсию в королевскую усыпальницу. Рассказанная Тиглетом история отчего-то запала мне в душу, не давая покоя. Я люблю фольклор, но этот образец народного мифотворчества показался мне очень необычным.

Говоря о мече Дурина, Тиглет использовал гномье слово «гишхун». Вообще, гишхуном гномы именуют любое клинковое оружие — и меч, и саблю, и шпагу. Только для рапиры у них есть отдельное слово, заимствованное из эльфийского. Так что меч короля Дурина может на деле оказаться вовсе и не мечом, а чем-то иным. Да и легенда о крови дракона показалась мне странной. Технология воронения стали известна уже несколько веков и никакой тайны не составляет. Если в притче имелась в виду именно она, то зачем примешивать сюда несуществующих летающих тварей? Не менее любопытно, почему гномы не извлекли из сердца своего покойного короля тот самый обломок длиной с ладонь… Кстати, в моей шпаге как раз примерно столько и не хватает.

Я с любопытством взглянул на оружие, которое бережно прислонил к столу: с того момента, как оно вернулось ко мне перед судебным поединком, я со шпагой больше не расставался. Отодвинув стул, я поднялся на ноги, обхватил ладонью теплый эфес и обнажил клинок. Провел пальцами по шероховатой черной стали, любуясь ее строгими гранями.

— Ронорин, значит? — чуть насмешливо произнес я.

За окном оглушительно громыхнуло, сверкнула ослепительно-близкая молния, и по черному клинку пробежали отраженные от оконного стекла голубые всполохи.

Или мне показалось?

Глава 17 Путь к морю

Из города мы выехали поздней ночью в кромешной темноте. Дождь почти перестал, но в воздухе еще висела мелкая противная морось, пахло сыростью и влажной землей. Луна едва светила из-за низких облаков, заливая окружающий пейзаж призрачным серебром. Лошади, которых привел мой проводник, звонко цокали подковами по мостовой, и в ночной тишине этот звук разносился по пустынным улицам, словно колокольный набат.

— Тиглет, а почему гномы не извлекли обломок Ронорина из тела своего короля? — задал я давно мучавший меня вопрос.

— Ронорин — это великая реликвия, — ответил тот, — простые смертные недостойны касаться его.

Интересно, решился бы господин судья отгрызть себе руки, если бы знал, что именно он только что ими лапал? Впрочем, легенда, судя по всему, так навсегда и останется легендой — хорошенько проморгавшись в полумраке комнатки после ослепительной вспышки молнии, я принялся звать королевский меч по имени на все лады, меняя тон и интонации. Эффект последовал весьма неожиданный: я почувствовал себя полным идиотом. Клинок же высокомерно игнорировал все мои жалкие потуги.