Грас

Я стерпел упрек глазом не моргнув. Это была правда, мы с детьми редко приезжаем. На Рождество, несколько дней летом. Я много работаю, у малышей школа, наша жизнь в Париже. И к тому же, если честно, я ненавижу этот дом. Всегда ненавидел. Хотя он довольно красивый, с огромным для такого дома садом – на двести квадратных метров жилой площади приходится целых два гектара. Впрочем, именно из-за этого парка мои бабушка с дедушкой и приобрели его. Исключительный участок – в окружении виноградников, с живописным видом на пологие холмы Божоле. Эжен, которого я едва помню, был агентом по недвижимости; уж он-то знал, как редко попадаются такие усадьбы. Но в любом случае мне тут всегда было не по себе, и не только из-за отсутствия отца. Бывают такие места: как только вы туда попадаете, у вас внутри все переворачивается от ужаса, без явной причины. Это у всех по-разному, одни более чувствительны, другие менее, слава богу. В противном случае некоторые известные мне квартиры так и не нашли бы себе жильцов. Особенно та, на улице Фобур-Сен-Дени; я руководил ее реконструкцией и провел там три худших месяца за свою карьеру. Ее объективным изъяном был недостаток света – третий этаж выходил окнами во двор, – но проблема состояла не в том. Я не пытался ни до чего докопаться, потому что был убежден, что в этой квартире случилось что-то варварски жестокое, о чем я предпочитал не знать. Хозяева-то находили ее «очаровательной». Но я насторожился, едва переступив ее порог, нутром, кожей чувствовал, что тут что-то нечисто; это было как аллергия, как приступ крапивной лихорадки. Наш семейный дом в некотором смысле производил на меня такое же впечатление.

– А потом, на следующую ночь с понедельника на вторник, это снова началось, часов около двух ночи. На этот раз это были камни… Такой же разгром, как сегодня ночью, только вместо угля были камни, куски желтой каменной охры, вроде тех, из которых построен дом. Я опять позвала Санье, но еще позвонила в полицию.

– И что они сказали?

– Что я и ожидала. Что это мальчишки-негодники баловались с рогаткой… Мол, такое уже не в первый раз.

Моя мать бросила на меня насмешливый взгляд, я откликнулся на него убийственным оскалом; трудно забыть выволочку, которую она устроила мне после той истории с витриной – какой стыд, стыд на всю деревню, мой сын хулиган!

– Они все-таки приняли от меня заявление, спросили, нет ли каких проблем с соседями… Не смотрите на меня так, у меня нет никаких проблем с соседями и никогда не было! Я вообще-то тут всех почти знаю…

– А потом? – спросила Лиз, вдруг вскочив, словно ей срочно понадобилось размять ноги. – Потому что пока-то не из-за чего было огород городить. Не обижайся, мам.

Мой взгляд опять приковало к себе платье Лиз. Из алого шелка, элегантное и очень тонкое, в котором она наверняка должна была мерзнуть. В самом деле, что за странная мысль – вырядиться в вечерний наряд субботним утром? Тут она решила поворошить уголь в печке, чтобы оживить ее. Схватила кочергу и, приподняв крышку опытным пальцем, начала шуровать. Грас, казалось, разделяла мое мнение по поводу ее наряда, но была слишком сосредоточена на своей истории, поэтому воздержалась от замечаний. Я налил себе кофе. Мне тоже стало холодно.

– Но как раз следующей ночью случилось такое… я не знаю, как это объяснить. Что-то, что меня по-настоящему напугало, честное слово… что-то…

Ее голос осекся. Я налил чая в ее чашку, она поблагодарила меня слабой улыбкой. Кочерга скребла по стенкам печки; звук был неприятный, раздражающий, как ногтями по школьной доске.

– Я спала. Честно скажу, я приняла таблетки, потому что без конца думала об этих событиях, о счетах от стекольщика, о том, чтобы сменить замки, даже если они работают очень хорошо. Короче, утром я проснулась со свежей головой, но когда я открыла глаза… в потолке… В моем потолке, прямо над постелью, прямо надо мной, был воткнут нож.

Скрежет кочерги по чугуну прервался на мгновение, потом продолжился.

– Нож? Как это – нож?

– Нож, Натан. В потолке. Помнишь, тот, большой, для разрезания жаркого? Ну, так вот, он был воткнут в потолок. Торчком. Словно кто-то его туда воткнул. Господи боже, да там три метра высоты! Даже если встать на стул, не понимаю, как, черт возьми…

Я положил руку на ее ладонь, успокаивающим, как мне казалось, жестом, но, думаю, он ее ничуть не успокоил. Мне и самому эта история казалась довольно тревожной. Опять вспомнился кошмар, который мне никак не удавалось выкинуть из головы. По комнате разносился резкий запах разворошенного угля, смешанный с кислой вонью от окурков Лиз.

– Так ты тогда позвонила Эду? – спросил я мягко. – Да?