– А в чем дело? – спросил я вдруг. – Что за проблема с этим домом? Ведь с этим домом какая-то проблема, но никто никогда не хотел говорить о ней открыто. В деревне всякое болтали… О том, что здесь случилось во время войны.
– Я… Нет никаких…
Но тут вернулись близнецы, и разговор резко оборвался. Мать умолкла, я так и не узнал, собиралась ли она сказать что-нибудь путное. Лиз сидела с хитроватым видом, держа секретную информацию за зубами. Я бы охотно спросил у нее, знает ли она эту историю. Это была старая история, забытая нашим поколением; у нас в семье она всегда была под запретом. Было тут что-то , что их беспокоило, что-то, что не имело отношения к Брессонам, моим дедушке с бабушкой, переехавшим сюда только в 1949 году. Возможно, это что-то было связано с прежними владельцами. Но Лиз покачала головой: «Нет-нет, малыш, я ничего не знаю, совсем ничего!» Сомневаюсь. Лиз всегда что-то знала, с самого детства. Ни в доме, ни в деревне не происходило ничего, о чем бы она не была в курсе. Мама прозвала ее «кумушкой». Метко. Настоящая кумушка, гнусная шпионка. Но мне она ничего не говорила. Ничего не рассказывала. Даже став взрослым, я остался для нее «неженкой», ее младшим братцем-придурком.