Границы существующего-1

В 18 лет у меня умирает отец, в 19 умирает мать. Я остаюсь один на один с миром. Я заканчиваю школу и не поступаю в университет. Тогда моя голова была занята только потерями. Я не знал, что делать. Помню, как будто это было вчера.

Я стоял в церкви и смотрел, как батюшка читает молитвы над телом моего отца. Он казался умиротворенным. Не таким, каким я видел его в больнице, когда рак разрушал его тело. Мать стояла рядом, и я держал ее за руку, она старалась держаться, а я пытался держать ее. Она не проронила ни слезинки, она всегда была сильной женщиной сколько я себя помню, они с отцом были одной большой непоколебимой крепостью. И тогда она не казалась половиной, не казалась разрушенной, она была целой.

Я думаю, она не хотела, чтобы я видел, что она переживает. Она никогда не показывала мне слабость.

Я не знал, чем это обернется для нее. Я не знал, что уже через год я буду смотреть на нее. Я не знал, что могила отца и матери будет общей. Я не знал, что останусь совсем один. Что она не сможет перенести смерть отца, что крепость не сможет существовать в одном человеке, что она может быть только целой.

И вот я стою и смотрю, и смотрю на нее. А внутри…всё бьется так, что хочется уничтожать. Хочется уничтожить весь этот чертов мир.

Мой отец курил. По середине похорон матери я зашел в магазин и купил такие же сигареты, которые курил мой отец, которые его и погубили. Он любил сесть в кабинете, когда работал и затянуться, он так думал, он говорил, что мысль так лучше приходит. А мыслей к нему всегда приходило много. Он был Творцом.

Я вернулся к храму, была зима, пламя зажигалки хорошо согревало руки. Убиться бы.

Пусть жизнь закончится, заберите меня, я не знаю, как мне жить. У меня больше ничего нет…я поджигаю сигарету, затягиваюсь, кашляю…и тут…слезы.

Меня учили не плакать. Всю жизнь я никогда не видел, чтобы кто-либо из родных плакал. Слезы…черт…будто бы дождь идет. Я кричать хотел. Я сидел на пороге храма, с этой зажжённой сигаретой, которая убила моего отца. Я и гребанный дождь. Забери меня, мама, я прошу тебя…

Тут рука на моем плече. Я повернулся.

— Выкини дрянь эту, сынок, — на меня исподлобья смотрел батюшка.

Я испугался тогда, выронил сигарету, она катилась по ступенькам вниз. Я вытирал слезы, но этот водяной поток уже невозможно было остановить. Батюшка сел рядом со мной, на ступеньку деревянной лестницы.

— На всё воля Божья, — сказал он мне. — Я знаю, какого тебе сейчас. Так было нужно, поверь.

— Кому?! — выдыхаю я, ко мне тогда пришла госпожа Истерия. — Кому это нужно?! Я не понимаю! Я не знаю!

Батюшка нахмурил брови.

— Пойдем-ка со мной, — сказал он. — Вставай, сынок, ты справишься. Путь к вере сложен.

Мы заходим в храм. Подходим к моей лежащей маме. Я дергаюсь, хочу убежать, я не верю, мне хочется не видеть ее. Она никогда не была такой.

Батюшка держит меня за плечо.

— Смотри, сынок, — произносит он. — Ее душа возносится в Рай. Читай молитву.

Я трясу головой…Нет…Это невозможно…

— Хорошо. — спокойно отвечает батюшка. — Я буду читать. А ты повторяй за мной. Отпусти ее.

Он читает, я стараюсь заплетающимся языком повторить. И клянусь, свет от свечей упал на ее лицо так, что мне показалось, что она улыбнулась.

Путь к Вере сложен. Я остался при монастыре. Батюшка стал мне отцом. Он стал моим Проводником.

***

Как-то раз к нам в храм пришло трое мужчин. Церковь всегда помогает нуждающимся.

Одного звали Виталий, другого Александр, третьего Григорий. Они пришли с очень интересным и, мне тогда показалось, забавным предложением.

Мы с моим отцом вели службу. Храм был почти полон. Я читал, я всегда замечал новых людей, приходивших к нам. А эти трое еще тогда показались мне странными. Держались отстранено. Во время молитвы они были в стороне от всех. Я наблюдал за ними с постамента. Один из троицы был активней, чем его товарищи, он все ходил вокруг них, заглядывал им в глаза; когда самый старший на вид ответил кивком на какой-то из многочисленных вопросов, которые задавал активный, тот купил свечку и поставил ее рядом с иконой. Средний на этот поступок отреагировал закатыванием глаз, я даже немного разозлился, но сразу отпустил эту эмоцию в себе, Бог учит прощению, а, если неверующий находится в храме, значит, он сделал шаг к осознанию.

Служба подходила к концу. Я практиковал живое общение с людьми после нее, за что каждый раз получал нагоняи от отца, но я чувствовал, что так нужно, что я помогаю и направляю. Я ставил две лавки: одну в углу храма, вторую напротив нее. Так я сделал и в тот раз. Я выслушал несколько историй о болезнях от разных женщин, поговорил с бабушкой, в очередной раз потерявшей кошку, я сказал, что кошка непременно вернется, если так захотят свыше. За всю мою практику я видел своими глазами столько боли, что моя казалась незначительной.

Троица ждала своей очереди. Думаю, я их так же заинтересовал, как и они меня.

«Три дня, которые были прежде создания светил, суть образы Троицы, Бога и его Слова, и его Премудрости»