Граница нормальности

– Ну и для неё, наверное. Я же всё-таки инструктор по тактике и боевым искусствам.

Никита сосредоточенно смотрел, как капли стекают по тоненькой нитке браслета и срываются вниз.

– Слушаю, – неожиданно сказал Гении Аббасович. Никита посмотрел на него. Генри Аббасович бросил смотреть фильм, встал, вытянувшись в струнку, и вещал в пространство.

– Никак нет, не тонет. Просто высунул руку под дождь. В открытое окно. Я говорил ему. Хорошо. – Генри Аббасович ослабил правое колено, точь-в-точь как солдат по команде «Вольно» и сказал:

– Никита, ты бы все-таки закрыл окно, а? Лев Николаевич лично просил.

– Ладно, – сказал Никита и слез с подоконника.

В дверь зазвонили.

– Иду, – откликнулась Никитина мама, и, судя по звуку шагов, действительно пошла открывать дверь.

– Здрасьте, теть Люд, Никита дома?

– Здравствуйте, ребята! У-у-у как вы подросли за лето!

И далее в том же духе.

– Прячься, – сказал Никита, и открыл верхний ящик письменного стола.

– Чего это я должен прятаться? – ощетинился Генри Аббасович.

– Слушай, я же не могу объяснять всем подряд, кто вы такие.

– Так бы сразу и сказал, – сказал Генри Аббасович и ловко спрыгнул.

В Никитину комнату вломились Колька и Ромка. Именно вломились, по-другому не скажешь. Первым, как всегда, Колька.

– Здорово, Никитос, – сказал Колька и крепко пожал Никите руку.

– Здорово, Колян, – ответил Никита.

– Привет, Никита, – сказал Рома, подумал и добавил, – ну в смысле здорово.

Колька плюхнулся на диван, оглядел комнату, словно был здесь впервые, и спросил:

– Что нового в городе? Какие тут у тебя без нас делишки были?

Никита посмотрел на Кольку. Потом на Ромку. Потом снова на Кольку. Помолчал и сказал:

– Ничего. Ничего интересного. Я ж тут один был.

***

Немножко в сторону.

О том, почему инопланетян зовут Петьками и Екатеринами, Никита задумался много позже, и ещё позже выяснил, что сразу после того, как он им помог с водой, они всей колонией приняли земные имена и отчества и больше никогда своих старых имен не употребляли.

«Чтобы тебе было удобнее».

Очень простое объяснение для столь странного поступка, не правда ли?

***

– Завтра после обеда мы идем на свадьбу, – сказал Генри Аббасович. За прошедшие два года он сильно сдал. Если точнее – за последние полгода. Видимо, нелегко давалась ему эта работа – быть при Никите.

– К кому на этот раз? – спросил Никита.

– Екатерина Львовна выходит замуж за Эммануила Петьковича.

– Эммануила? Это который…

– Да, – сказал Генри Аббасович, – это сын Петьки.

– Генри, – сказал Никита, – ты чего грустный такой? Я вижу, ты что-то все грустнее и грустнее с каждым днем.

– Никита, – сказал Генри Аббасович, – Я грустный оттого, что, как выяснилось, я не очень хороший человек.

– Почему? – удивился Никита.

– Я завидую Петьке, – грустно сказал Генри Аббасович. – Вот судьба, достойная легенды. Мне не такой уж длинный век остался, а я ни разу за тебя не бился. А ведь долг прежде всего, я должен радоваться, что ты не подвергался опасности, а я думаю только о себе.

– Погоди, – сказал Никита ошеломленно, – а сколько вы живете?

– Примерно пять земных лет, – ответил Генри Аббасович. – А сколько тебе лет?

– Мне? – Никита замялся. Как-то неудобно сообщать человеку, что ты уже прожил в два раза больше, чем тот проживет. – Мне одиннадцать.

– А сколько ты ещё проживёшь? – заинтересовался Генри Аббасович.

– Не знаю, – сказал Никита. – Наверное, лет сто.

– О! Тогда все понятно, – сказал Генри Аббасович.

– Что понятно? – спросил Никита.

– Человек, который живет так долго, может позволить себе быть и добрым, и справедливым. У него есть на это время.

Никита удивился. Такой поворот мыслей никогда ему в голову не приходил.

– А вы что же, недобрые? – спросил он.

– А мы просто живём, – сказал Генри Аббасович.

Оба замолчали.

– А сколько тебе лет? – спросил наконец Никита.

Так, чтобы не молчать.

– Три.

– Значит, ты проживешь ещё два года? – обрадовано сказал Никита.

Видите ли, когда тебе одиннадцать лет, два года кажутся значительным сроком.

– Нет, – сказал Генри Аббасович. – От силы полгода.

– Почему?

– Потому что, у нас другой цикл. В ваши сутки вмещается около одиннадцати с половиной наших.

– Ну и что?

– А то. Спать-то я должен? Должен. Но пока ты не спишь, я спать не могу. Приходиться пользоваться стимуляторами. А это сильно укорачивает жизнь.

Никита молчал. Смотрел на Генри Аббасовича, иногда хлопал ресницами и молчал. Я бы на его месте тоже не нашел бы что сказать.

– Зато сама жизнь становится прекрасной. Каждый мой день наполнен высоким смыслом. Это ли не счастье? – сказал Генри Аббасович. – Ладно, пойду схожу на кухню.

– Зачем? – спросил Никита.

– На тараканов поохочусь. Вёрткие твари! И не забудь, тренировка через полчаса.

***

Никита шел с тренировки по плаванию. Посещение бассейна было требованием Льва Николаевича. Он считал, что Никита должен быть сильным и выносливым.

Скрипел под ногами снег, светились квадраты окон. В боковом кармане сумки тихонько сидел Генри Аббасович, обозревая улицу в прибор ночного видения. Никита свернул за угол и нос к носу столкнулся с тремя ребятами. На вид им было лет по четырнадцать.