Почувствовав этот запах, мать закричала изо всех сил:
— Ты с ума сошла, что ли? Опозорила нас перед всем миром, опозорила! — причитала она и колотила руками и ногами в дверь.
Но я уже не обращала внимания на ее крики. Думала о моем костре, о моей правде. И подталкивала угли к окну, к занавеске. И вот все вспыхнуло.
О, как прекрасно, когда все пылает, как твоя душа! Теперь можно даже посмеяться над беспомощностью таких людей, как моя мать и мой всесильный отец.
Как чудесно, господи, что мне дано возвыситься, так красиво сгореть на костре, подожженном собственными руками! Даже Жанна д’Арк могла бы мне позавидовать. И теперь мне нет дела ни до чего, я смотрю на всех свысока...
Туфли мои почернели и загорелись, а я все оттирала их, чтобы они оставались белыми.
Кто-то толкнул дверь. Щелкнул ключ в замочной скважине. Я стала швырять угли в сторону двери, чтобы помешать войти, и... упала на чьи-то руки.
Знакомый голос, знакомые объятия. Сколько собралось вокруг людей! Я слышала множество голосов... И кто-то подхватил на руки и понес меня куда-то...
Подобная официальность после всего того, что случилось... Не имеет ли все это прямого отношения к словам Велико и его просьбе выдержать все и на этот раз?
До вчерашнего дня я боялась Драгана. Думала, что он самый страшный человек из всех, кого мне доводилось встречать в жизни. Даже не сердилась на него за то, что он меня презирает. Но, став невольной свидетельницей его дикого поступка, когда он выкрал из больницы свою дочь Венету, я испытала другие чувства: во мне что-то надломилось, и страх перед ним превратился в ненависть.
У меня оставалось двадцать минут. Велико не простит, если узнает, что я отправилась на эту встречу, не сообщив ему. Я ничего не скрывала от него, но когда поняла, что речь пойдет обо мне, почувствовала себя достаточно сильной, способной самостоятельно справиться с тем, что мне предстояло.
Одна!.. Нет, я не одна. Беру с собой Сильву. Девчушка радовалась, что сможет побегать по улицам под падающим снегом. И рядом с ней я... Да, решено! Мы пойдем к Драгану вдвоем.
Улица встретила нас сильным ветром, дувшим со стороны ущелья. Я крепко держала Сильву за руку, а она вертелась как юла и непрестанно болтала.
Я не прислушивалась к ее невнятному лепету, а только радовалась тому, что она рядом со мной, и это приносило мне облегчение.
— Гражданка, вы к кому?.. — Передо мной стоял дежурный по управлению.
Я вздрогнула. Значит, мы уже пришли. Сильва смотрела на меня с любопытством. Ведь мы отправились на прогулку, а пришли в большой дом. Она, видимо, хотела о чем-то спросить, но я сжала ее ручонку и произнесла:
— К Сариеву. Он меня вызвал.
Этого оказалось достаточно. Дежурный пошел впереди нас сначала по лестнице, а затем по мрачному коридору. С противоположного конца коридора навстречу шел Ярослав. Я узнала его по поднятому воротнику шинели, по походке, но не остановила. Возможно, следовало сказать ему несколько слов, попросить передать Велико, что он встретил меня в этих стенах.
Ярослав вышел на улицу, а мы остановились перед обитой кожей дверью.
Впервые я увидела Драгана так близко — лицом к лицу. Он показался мне стройным и моложавым для своих лет. Даже через стекла очков взгляд его казался жестким и отталкивающим. Но смотрел он не на меня, а на Сильву. Девочка тоже рассматривала его и улыбалась.
Драган вынул конфету и положил в кармашек пальто Сильвы.
Мы молчали. Я заметила, что у него дрожит рука, да и весь он словно в ознобе. Мне стало холодно от этого молчания.
Сильва достала конфету, сняла обертку и начала есть.
Драган повернулся ко мне.
— Сколько ей лет? — спросил он о Сильве.
— Три года.
— Да, время летит, — бросил он и поднялся со стула. Ему явно было не по себе. — А мы с вами встречаемся второй раз.
— Не помню. Возможно. — Я вытерла Сильве руку, испачканную шоколадом.
— Это было давно... Когда молодой Велев прострелил руку своему отцу... И вот теперь снова, — уточнил Драган.
— Просто пути наши не пересекались. — Его внешнее спокойствие начало меня раздражать.
— Пусть так! Но вы ведь знаете, что я не питаю к вам особого уважения.
— Допускала такую мысль.
— Мне хочется ясности в этом вопросе еще до начала нашего разговора.
— Зачем я вам понадобилась? — спросила я его и подумала о Венете и ее матери. Как, должно быть, трудно ежедневно слышать этот подавляющий любые эмоции голос.
— Мы с Велико — товарищи по борьбе, а вы — его законная жена.
— Да, это так.
— И все, что затрагивает его, касается и меня.
— Да, допускаю.
— Известны ли вам эти письма? — И он выложил на стол несколько пожелтевших от времени конвертов. Это были письма Ганса. Моя тетя поклялась никому ничего не прощать и сдержала слово...
— Конечно. Они мои, точнее, они адресованы мне.