Граница надежд

— Иди! — Ярослав передал мне ключ, а сам начал энергично растирать Драгану виски. Я, видимо, онемел от изумления и потому продолжал стоять на месте. — Уходи! — прикрикнул Ярослав и распахнул передо мной дверь.

Я оставил их наедине, не в силах понять, кто же из них сильнее и что помогает им выдержать все это.

Потом бросился бежать. Меня ждала Венета...

Венета. Я была измучена, обессилена, а тут еще выяснилось, что я заперта и ключа нигде нет. О, они были уверены, что сломили меня, что я побеждена и стану послушной, что они навяжут мне свою волю и это сделает меня счастливой. Наивные люди!

Неужели мой отец забыл, как я побежала, чтобы обнять его, когда его в тяжелых кандалах вели через все село? Мне было тогда лет десять. Я боготворила его за силу, за ту самую силу, которая помогала ему, несмотря ни на что, улыбаться людям и ласкать меня... Что же стало с ним сейчас? Это началось, может быть, год, два, три назад... Когда же мой отец был настоящим? Тогда, в кандалах, или вчера, когда выкрал меня, как вор, из больницы? Я испытывала такое чувство, будто он везет меня на расстрел или, хуже того, на костер, как Жанну д’Арк.

Четыре стены, кровать и графин с водой. Только вот печка горит, только она, как живая, дарит тепло... И я хочу дарить тепло, много тепла... И получать...

Мне холодно, все внутри замерзло. И глаза как льдинки.

Когда Павел в первый вечер после регистрации нашего гражданского брака лег рядом, он спросил: «Что с тобой? У тебя холодные глаза». А может, ему просто так показалось тогда. Мне было страшно. Я вся закоченела, а он заметил только то, что глаза у меня холодные. Потом я словно воспламенилась, почувствовала, что сгораю от страсти, что мы оба превращаемся в пылающий факел... Да, именно так, в пылающий факел.

Жанна д’Арк и костер, огромный костер. И она сгорела на нем во имя правды... А в чем заключается моя правда?.. Я думала, что смогу быть независимой, делать лишь то, что вызывает внутреннее горение, способствует самоутверждению. Чего они хотят от меня? Сломить меня, растоптать мою правду? А как же Жанна д’Арк?

Я подошла к двери и постучала, потом стала колотить в нее изо всех сил. Мама спросила, чего я хочу.

— Дай мне другое платье. То, что я надевала на выпускной вечер. И белые туфли и сумку...

— Ты сошла с ума, — шепнула мне мать через замочную скважину. А я неотступно думала о Жанне д’Арк. Я преклонялась перед этой девушкой, перед ее мужеством.

— Наконец мне стало ясно, чего вы от меня добиваетесь. Я согласна. Хочу встретить отца, как тогда, с аттестатом зрелости в руках. Он скоро вернется. У меня очень мало времени. Мама!..

До меня донесся негромкий звук ее шагов.

Форточка открылась, и через нее мама просунула мое голубое платье, белые туфли и сумочку. Потом мама заглянула через форточку, посмотрела на меня и заплакала. Я впервые видела ее плачущей. Я еще жива, а она причитает, бормочет что-то непонятное, вытирает глаза уголком косынки.

— Сейчас буду готова! — И я закрыла форточку. Не хотела в такой торжественный для себя момент видеть слезы. Вдохновленная своей решимостью, я даже не ощущала слабости из-за потери крови.

Может быть, именно в этот момент Павел борется за меня, ищет возможность спасти меня. Мы, молодые, не желаем полагаться на это быстротечное время, мы хотим или жить, или... Наши родители надеялись на будущее, а я — на настоящее. Отец убил мое настоящее, а я убью его будущее и будущее всех тех, кто похож на него. Они должны запомнить, что любые цепи — рабство, а против такого рабства надо бороться, и если понадобится, то и умереть. Эти слова я слышала из его уст...

Как же я выросла! Платье стало мне выше колен, а туфли мучительно жмут, но это мелочи. Вот только не нашла гребенку, чтобы расчесать волосы. И зеркала нет, а мне так хотелось посмотреть, как я выгляжу. Почему-то я обрела уверенность в своей красоте. Возможно, потому, что Павел никогда не упускал случая повторять мне это. Да и другие говорили то же.

Я остановилась посреди комнаты. Не знаю, пела ли Жанна д’Арк, когда шла на костер, но мне захотелось петь, хотя я никогда не отличалась ни голосом, ни слухом.

Вспомнив о матери, я подошла к двери.

— Мама, ты плакала, когда рожала меня? — спросила я, не надеясь получить ответ.

— Глупышка ты моя!

— А ты пела мне песенки, когда кормила грудью?

— Да перестань ты, негодница!

— А когда ты бывала в одиночестве, ты радовалась тому, что я рядом?

— Прекрати! Я пожалуюсь на тебя отцу.

— Мама, ты лучше передай ему, что я — его истинная дочь и потому во всем похожа на него, а главное — так же, как и он, не выношу рабства.

— Что ты задумала? — Мать начала стучать в дверь, но я знала, что она не столько тревожится обо мне, сколько боится отца. Ну как она сможет все это ему объяснить?

Мне стало ее жаль.

Опустившись на корточки перед печкой, я залюбовалась пламенем. Вот таким же пламенем пылал костер, на который взошла Жанна д’Арк.

Я сама разожгу костер и сгорю, превращусь в пепел.

И я стала разбрасывать по полу и коврику горящие угли. В воздухе запахло паленым. Начал тлеть паркет.