Граница надежд

— Мы оба — солдаты и приняли присягу. Ты служишь не мне, а родине...

Полковник остановился перед канцелярией батареи, чтобы хоть немного унять сердцебиение. Открыв дверь, он увидел Венцемира, сидевшего на кровати с книгой в руках. Полковник не проронил ни слова, пока сын не встал и не застегнул китель, и только после этого сказал:

— Жасмина увезла свои вещи, — словно именно это было самой важной причиной их встречи.

Подпоручик захлопнул книгу и положил ее на письменный стол.

— Она освободила комнату. И гостиная свободна, — продолжал полковник, не сводя глаз со стенных часов. — Дом без людей напоминает гробницу. Дом твой! Располагайся в нем, живи... — Он словно отдавал распоряжения. Ему так хотелось высказать все сразу, чтобы облегчить душу, но он почему-то заговорил о посторонних, незначительных вещах.

— И ты пришел только ради этого? — спросил подпоручик Велев и только тогда повернулся к отцу.

— Нет, и ради другого тоже.

— Когда же прекратится этот фарс? — В голосе Венцемира послышалась нотка злобы.

— Все зависит от тебя. Одно твое слово, и с этим вопросом будет покончено.

— Вы ждете признаний? — спросил сын.

— Я хочу знать правду. Иначе батарея будет расформирована, а тебя предадут суду военного трибунала. — Слова полковника звучали, как заученные.

— Думаю, это как раз в твоей власти, — прищурил глаза молодой Велев.

— Я пришел не для того, чтобы ссориться. Мы должны поговорить с тобой. — Полковник сел на стул. Сел и Венцемир. — Что касается ответственности, то даже ты не станешь спорить по этому поводу. Скажи, ты из упрямства решил погубить себя?

— А ты ради своей амбиции решил поставить меня на колени? — Венцемир задыхался, уже ничего не замечая вокруг. — Ты заключил союз с дьяволом, лишь бы добиться своего. Тебе будет приятно увидеть, как я вымаливаю снисхождение и милосердие, как прошу тебя спасти меня и соглашаюсь жить, подчинившись твоей воле. Плохо скроено, отец. Заметны швы. — Молодой Велев уже не скрывал своего озлобления.

— Хватит! Заклинаю тебя именем твоей матери! — крикнул полковник, подняв руки вверх.

Но Венцемир сделал вид, будто не слышит его.

— Хочу видеть Жасмину, — заявил он.

— Не заставляй меня до конца жизни сожалеть о том, что я так и не понял собственного сына, — сказал после паузы полковник. У него разболелось сердце, и он чувствовал себя совершенно обессиленным.

— А разве так уж необходимо, чтобы все люди понимали друг друга? — пришел в себя Венцемир. — У тебя свой путь, у меня — свой. Наши пути-дороги разошлись. Нужно ли сожалеть об этом?

— Солдат солдату может высказать свою боль.

— Хочу видеть Жасмину, — настаивал Венцемир.

— И это все?

— Если это в твоей власти, сохрани батарею. — Венцемир выпрямился. — Пусть бремя позора ляжет на плечи провинившихся. Только на их плечи! — Голос у него дрогнул, но он быстро овладел собой.

— Какой же ты холодный человек... и жестокий! — сказал полковник.

— Во мне течет твоя кровь, — спокойно ответил сын.

Полковник Велев нащупал трость, для чего ему пришлось нагнуться к ножке стола, и вышел совершенно подавленный. Шедший ему навстречу солдат смутился, неожиданно увидев полковника, но Велев не обратил на него внимания. Тростью ощупывая ступеньки, он стал медленно спускаться по лестнице.

На улице его ослепило яркое солнце, и он зажмурился.

Сестры Делиевы рыдали, сидя в столовой, как над покойником. Солдаты из военной комендатуры знали причину этих слез и потому взирали на обеих вдов довольно равнодушно.

— Словно волки, вырвавшиеся из клетки, — хихикнул один из них.

— А ты уверен, что все будет в порядке? — спросил у него Христо. — Ты объяснил ему, что он отвечает за них головой?

— Конечно, ведь собаки-то английской и французской породы. В первую мировую войну он оказался в плену, понравился там какому-то французскому офицеру и тот нанял его ухаживать за своими собаками на вилле.

— А он не уморит их голодом?

— Да он будет поить их снятым молоком и кормить кукурузной кашей с брынзой. А если ягненок какой-то приболеет, то и мясцом подкормит.

Солдаты рассмеялись.

— Забыли прихватить позолоченную посуду. Придется псам помучиться, — съязвил кто-то.

Солдаты балагурили, передавая по кругу сигарету.

Все это время сестры Делиевы то умолкали, то снова начинали выть в голос, словно задались целью перекричать друг друга.

Павел слышал их причитания, которые доносились в кабинет через раскрытую дверь, и размышлял о превратностях жизни:

«Если бы пропал человек, они бы и слезинки не пролили, а вот из-за каких-то собак...»

Кто знает, сколько еще времени предавался бы он подобным размышлениям, если бы не раздался звонок полевого телефона.

Павел снял трубку:

— Бай Ярослав, ничего нового. С собаками все в ажуре — они в надежном месте. Сестры спали, как младенцы... Да, все проверили. И чуланы, и туалетные комнаты. Христо лазил в погреб. Нет и следов, что там побывали посторонние люди. Понимаю: вести наблюдение за каждым, кто входит и кто выходит. Насчет имения? Христо скоро уезжает. Один раз ничего не найдем, другой раз — ничего, а в конце концов, может, что-нибудь да и обнаружим.