— Чтобы я вместе с тобой ополчился на своего сына? — Пораженная параличом щека Драгана дрожала. — Я все мог допустить, но что ты станешь фарисеем — никогда! — Драган попытался уйти, но Велико остановился перед ним, преградив ему путь к выходу. Спокойствие Велико заставило Драгана снова почувствовать себя бессильным, маленьким.
— Ты должен мне помочь. Я один не смогу! — Велико решил не отступать. — Найди его, и пусть он сегодня уезжает в Софию. Ты должен это сделать...
— Здесь он тебе мешает, верно?
— Он должен жить, — слова Велико прозвучали твердо, словно бы он высекал их из камня.
— И это ты говоришь мне?
— Больше ничего не могу тебе сообщить, — до боли сжал ручку двери Велико. — Хотя бы сейчас мне поверь! Речь идет о твоем сыне, черт его возьми!
— Ясно!..
— Ничего тебе не ясно. Огнян нужен не только тебе, но и мне. Нужен... — но Велико не смог закончить свою мысль.
— Понимаю! Правду говорят люди, — отступил к выходу Драган. — Все бессмысленно! Всякая надежда на тебя бессмысленна, — хрипел он все более приглушенно. — Но я найду в себе силы спасти своего сына от тебя. — И он захлопнул входную дверь.
Велико остался один со своей тревогой. Что ему принесет завтрашний день? Он вынул из кармана медицинское заключение о состоянии здоровья Огняна. Прочитал его несколько раз, чтобы убедиться, что оно требует принятия срочных мер.
Велико снял трубку и набрал номер Дамянова:
— Полковник Дамянов?.. Я тебя не узнал. Павел, слушай! Найди немедленно Огняна Сариева и на самой хорошей санитарной машине отправь его в Софию, в военный госпиталь. Он знает зачем. Я тебе все объясню, как только приду в штаб. Он не должен показываться в полку... — и он опустил телефонную трубку на рычаг.
«Похоже, что только удар по лицу заставляет нас опомниться. Ну как сказать Драгану всю правду? Имею ли я на это право?..»
Велико услышал чьи-то шаги у себя за спиной и обернулся. Это была Сильва. Она неподвижно застыла у двери.
— Ты здесь? — спросил Велико.
Сильва не ответила. Подошла, обняла отца. Она слышала все. Она находилась в спальне и стала невольной свидетельницей их разговора. Никогда прежде она не видела, чтобы отец так упорно боролся за кого-нибудь. Она почувствовала перед ним вину за то, что никогда прежде не вникала в его душевный мир. Отца Сильва считала счастливым человеком — он генерал, у него положение, власть... А сейчас она увидела его в другом свете, и инстинкт ей подсказал, что отец очень одинок, что нуждается в заботе близкого человека.
— Ну как? И ты тоже?.. — бессвязно прошептал Велико, удивленный ее появлением, ее нежностью. — Все хотят, чтобы я отступил. А до каких пор? Мне некуда отступать. Посмотри мне в глаза! — Он сжал ее лицо руками. — Кто тебе разрешил отпускать солдат из госпиталя? Кто?
— Папа, папа... — прижалась к нему Сильва. Она была счастлива оттого, что он ее ругает, но не выпускает из своих объятий.
— Пойдешь в госпиталь и подашь заявление об уходе! Не жди, пока кто-то другой накажет тебя за своеволие. Сама решай свою судьбу, чтобы иметь возможность уважать себя и завтра. Теперь я уже спокоен, даже если ты и уедешь. Ты имеешь право располагать собой, — он говорил тихо, но так убедительно, что Сильва почувствовала его силу, ту самую силу, которую все почитали в нем и которой все боялись.
— А как же Огнян? — успела она спросить.
— Он справится сам.
— А ты?
— Со мной все ясно. Иди! — Он отпустил дочь, и она не стала задерживаться. Надела пальто и, стоя в дверях, снова посмотрела на него. Отец стоял в холле, глядя ей вслед...
Уже третьи сутки в штабе шла работа по подготовке к предстоящему учению. В последнюю ночь перед учением, когда все уже было готово, полковник Дамянов решил пойти к себе домой и отдохнуть.
Плохая погода его не смутила. Он подумал только о солдатах, на плечи которых ляжет основная тяжесть.
«Максимальное приближение к боевой обстановке, — улыбнулся он. — Да разве Огнян больше всех не боролся за такую постановку вопроса? Но несет ли она в себе неизбежный риск подлинных боевых действий? Можно ли добиться победы без риска?.. Нет!» Несмотря на прохладную погоду, Павел ощутил, как по спине стекают струйки пота. Он открыл входную дверь и пошел прямо на кухню. Повернул кран и плеснул в лицо ледяной водой. В спальне горела ночная лампа Венеты.
— Уже час ночи, — сказал Павел, но книга в руках Венеты не шелохнулась. Он начал раздеваться и тут услышал ее голос:
— Твоя пижама в другой комнате.
Павел разделся, погасил лампу и нырнул в постель к жене.
— Блаженная теплота, — вздохнул он и обнял ее. Венета зябко поежилась, прижала руки к груди. — Согрей меня! Я похож на глыбу льда, — прошептал Павел. — Это от погоды! — через силу ответила Венета.
— Обними меня!
— Уже поздно.
— До утра еще столько времени. Нам уже хватает немного сна, — провел он рукой по ее открытой шее, по плечам.