Граница надежд

Сначала Сариев подумал, что ослышался. Подобные слова не могли относиться к Сильве. Он поискал ее глазами, но она затерялась где-то среди гостей. А передним стоял пьяный доктор и вызывающе вертел в руках пустой бокал. В тот вечер на глазах у подполковника умер солдат, не проронив ни слезы, не жалуясь на боль. Огнян сам закрыл ему глаза. Юноша умер как подобает мужчине. И подполковник должен принять на себя ответственность за это тоже как подобает мужчине. А этот тип, стоящий напротив него, распустился и наговорил столько грязных слов, что Сариев почувствовал, что нужно защищать что-то дорогое, а сил у него не хватает.

— Пользуйтесь моей добротой! — заплетающимся языком бормотал Чалев. — Оставайтесь на эту ночь. Я широкой души человек. Но с завтрашнего дня чтобы и духу вашего здесь не было...

Звук пощечины почти не был слышен из-за магнитофона. Чалев полетел под ноги танцующим. Женщины взвизгнули и, прежде чем поняли, в чем дело, разгневанный офицер поднял его с пола и вышвырнул на лестницу. Послышались негодующие возгласы пьяных мужчин и женщин. Гости наталкивались на него, хватали свою верхнюю одежду и исчезали за дверью. Огнян стоял, не зная, куда деваться. Все его напряжение внезапно прошло, но на него навалилась непреодолимая усталость и грусть. Он почувствовал, как дрожат его руки.

Огнян решил уйти. Не хотел видеть гневное лицо Сильвы и выслушивать ее обвинения. Он нуждался в одиночестве, чтобы собраться с мыслями.

— Значит, так! — неожиданно догнал его голос Сильвы. — Разогнал моих гостей, а теперь уходить.

Она стояла на пороге, слегка притопывая ногой, и смотрела на него с насмешливым любопытством.

— Прошу прощения!

— Ты хорошо ему врезал! — встряхнула гривой волос Сильва и взяла его за руку. — Рука болит?

— Не шути!

— Почему ты думаешь, что я шучу?

— Вероятно, я дурно воспитан?

Сильва не сводила с него глаз. Огнян был сильный, властный. Ударил, и все. Только сейчас она поняла, как ничтожен Чалев. Доктору нужно было лишь оказаться рядом с более сильным человеком, чтобы от него осталось мокрое место. И вся «мужественность» доктора испарилась.

Когда днем она вышла из операционной после того, как пять часов боролась со смертью, Чалев первым пожал ей руку, поздравил с успехом. Сильва чувствовала себя усталой, но довольной. Она расплакалась от радости и опустила голову ему на плечо.

Когда она отправилась домой, он опять был рядом. Желание возражать как-то само по себе исчезло. Сильва не сказала ему ни слова. И он молчал. Она почувствовала, что больше не может выносить одиночества, но решила подождать до утра.

Вот тогда-то и появился Сариев...

— Тебе нужно отдохнуть, — посмотрел ей в лицо Огнян. Оно показалось ему холодным, напряженным.

— Это все заботы, — прикрыла глаза Сильва.

Он попытался улыбнуться, но не смог.

Сильва убежала в гостиную, чтобы скрыть свои слезы. Она не хотела, чтобы Сариев подумал, что в ней есть что-то беспутное. Всего через месяц ей должно исполниться двадцать семь, а она все еще какая-то неустроенная.

— Какие вы противные, — промолвила она и выключила магнитофон.

— Кто?

— Все мужчины!

Огиян никогда не видел Сильву такой слабой, беспомощной. Попытался пошутить, хотя ему было не до шуток, но она его прервала:

— Уходи!

— Посмотри на себя в зеркало, — посоветовал он.

Ответа не последовало, но Огнян понял по ее глазам, что в этот момент она его ненавидит.

— Я не стану тебе надоедать! — словно отрезал он и подал ей конверт. — Когда вернется товарищ генерал, передай это ему, — и стал быстро спускаться по лестнице.

Сильва его не удерживала. Квартира пропахла табачным дымом и алкоголем. Она раскрыла окна. Потом невольно остановилась перед зеркалом и испугалась своих глаз. Они были какими-то чужими. Взглянула на конверт, раскрыла его и прочитала: «Солдат умер. Виноват в этом я. Подполковник Сариев».

— Умер... — бессознательно повторила она, и перед ее глазами возник ребенок, которого она в тот день оперировала, и его взгляд, полный доверия и надежды. Сильва схватила пальто и бегом бросилась в госпиталь.

В то утро генерал-майор Граменов прибыл в штаб дивизии раньше обычного. Десять лет назад его назначили командиром дивизии. В штабе хорошо знали его нрав, его привычки. Некоторые пошучивали, что утром можно спокойно проверять свои часы по генералу, точно в восемь он переступает порог. А сегодня...

Дежурный удивился его появлению. Поспешно бросился рапортовать, но генерал только махнул рукой: «Мне сейчас не до рапортов», — и его шаги затихли на лестничной клетке.

От Ярослава, комиссара партизанского отряда, он перенял привычку оставлять на ночь окна в кабинете широко распахнутыми, независимо от времени года.

«Чистый воздух поддерживает огонь в каждом живом существе, — часто говорил Ярослав. — А жизнь без огня — это не жизнь».

Правда, комиссар болел чахоткой, от нее и умер, но он умел смотреть в будущее. Он предчувствовал наступление века техники и считал, что глоток чистого воздуха будет настоящей роскошью. Генерал был в этом согласен с ним, поэтому и приучил себя к свежему воздуху.