Граница лавы

– Слушаю, сэр! – вытянулся сержант.

– Готовь взвод Теслера. На рассвете ударим.

– По Четырнадцатому отряду?

– Да. Пусть грузятся по полной, мы должны оставить там только пепелище.

73

Замки на складах стояли условные – только чтобы двери не распахнуло ветром, поэтому легкие броневики на широких снежных гусеницах, пищевые картриджи, жидкое топливо, пулеметы и радиостанции с закрытыми каналами – все это ожидало гарнизоны на случай отступления после прыжка лавы.

Уцелевшие отходили на заготовленные позиции и, приняв пополнение, продолжали свою бесперспективную борьбу. Но теперь эти склады и арсеналы были к услугам армии Сальери, и с таким обеспечением он мог позволить себе почти все. Кроме, может быть, атаки позиций тяжелой артиллерии. Эти позиции управлялись автоматически, охранялись роботизированными стрелковыми установками и находились на достаточно далеком от лавы расстоянии, чтобы быть прикрытыми аэродриллами. А с дриллами генерал старался не связываться. Они наносили его армии слишком заметный урон, поэтому выходить с операциями в зону их действия он позволял себе лишь в том случае, когда в его армии становилось слишком много солдат.

Слишком много, чтобы ими можно было управлять, ведь это были не обычные шустрые ребята. При большом скоплении дезертиры становились какими-то деревянными, и чем больше было их количество, тем неповоротливее и непонятливее они были.

Поэтому генералу приходилось проводить бессмысленные акции, атакуя снабженческие колонны штрафных войск на территориях, где действовала штурмовая авиация. Количество личного состава уменьшалось, управляемость войск приходила в норму, и генерал Сальери был готов проводить более тонкие и значимые операции, схемы которых получал либо во сне, либо при помощи архонтов.

Поначалу он не понимал, почему часть информации приходила ему лично, а другая часть через архонтов, но позже догадался, что лава выбрала его в качестве основного и несменяемого лидера, ведь так он мог накапливать опыт и становиться более полезным лаве.

Перенапряжение, возникающее при перекодировке мощнейших восьми– и даже двенадцатимерных операторов в обычную четырехмерную речь, в конце концов убивало архонтов, а Сальери продолжал жить и даже иногда ощущал в своем новом существовании какие-то прежние краски. Ну, например, мог ярко и остро воспринять запах горячего супа, шум ветра, медленно падающий снег.

Одним словом, берегла его лава и сама декодировала некоторые данные, которые он и получал во сне. Почему-то все декодировать она не могла, и приходилось тратить архонтов. Как, впрочем, десятки и сотни дезертиров, которых лава рано или поздно получала.

С рассветом ударная группа выдвинулась на четырех снежных вездеходах.

Ветер бил в лицо, волны снега расходились по сторонам, и моторы ревели, расходуя жидкое топливо, а заряженные картриджи держались про запас, чтобы добавлять мощности по ходу боя.

Сальери сидел в головной машине и чувствовал себя уверенно.

Он знал, что его не ждут и никто не помешает ему работать так, как он запланировал.

Сорок километров – пустяк. Машины неслись по снежной целине, и Сальери уже видел себя стоявшим среди сожженных строений. И он предвкушал радость, которая ненадолго посещала его после удачных операций.

Далеко в тылу ухнули орудия, и, обгоняя отряд, в небе пронеслись тяжелые снаряды.

Вскоре сквозь шум моторов, стрекот гусениц и шелест ветра генерал различил давно знакомый ритм разрывов: бум, бум, бум-бум, бум. При этом ощутил неприятное колющее чувство где-то глубоко в животе. Снаряды рвались в лаве, и волны панического беспокойства разносились по сторонам, становясь ощутимыми для всех, кто был с ней связан.

Сальери взглянул на боевой планшет – расстояние между отметками бронированных снегоходов и широким пятном базы Четырнадцатого отряда быстро сокращалось.

74

Брейн поправил на плече тяжелую винтовку и перекинул на другую руку петлю ранца – сегодня груз оказался полегче. А напарником снова был наркоман со стажем, сержант Флай.

– Зря ты эту железку прихватил… – продолжал выговаривать он, идя впереди и пережевывая свежую порцию наркотической жвачки. – У нас тут из таких пушек палить некуда. Вот этими пукалками вполне обходимся.

Он тряхнул висевшим на шее короткоствольным пистолетом-пулеметом, из которого попасть куда-то дальше пятидесяти метров было проблематично.

– Я люблю большие калибры, – ответил Брейн, чтобы только сержант от него отвязался.

– Ну ты вон какой здоровый, тебе лишнее железо только в радость.

Брейн вздохнул. Он еще не успел приспособиться к новому месту, да и неизвестно еще, можно ли тут прижиться в принципе.

Ему случалось попадать в такие гиблые места, что даже вспоминать было страшно. Но тогда он знал, что это временно. Задание, даже самое тяжелое, заканчивалось так или иначе, и тем, кто возвращался, давали отпуск, а то и бонус.

Здесь все было по-другому. Существование здесь выглядело как бессрочный тюремный срок с постепенным превращением в сумасшедшего.