Гранитный линкор

Понеся большие потери, егеря отступили. Снежные траншеи снова были в руках североморцев.

У окопа, где серели тела вражеских солдат, неподвижно лежал лейтенант Юрушкин. На подворотничке, выглядывавшем из-под гимнастерки, расплылись капельки крови. В правой руке граната, в левой — автомат. Глаза широко открыты. Губы плотно сжаты. На молодом лице застыл гнев. Будто сейчас вскочит и, подтянутый, собранный, снова бросится на врага.

Окружив лейтенанта, опустив головы и дула автоматов, стояли матросы.

— Прости, дорогой, не по-матросски я о тебе думал раньше! — прошептал Ерохин, тяжелый подбородок его вздрагивал.

Глядя на лейтенанта, североморцы подтянулись, расправили складки маскхалатов, распрямили плечи и, вскинув автоматы, дали залп в сторону врага.

...Сибиряк пробирался на правый фланг. До него дошел слух, будто убит капитан Углов. Семен выбрался в район скал. На месте двух землянок, где раньше находились раненые и поочередно обогревались и сушили одежду матросы, зияли огромные воронки.

Сибиряк заметил тревогу на лицах товарищей.

— Где капитан? — нерешительно, тихо спросил он.

— Капитан шибко ранен, — шмыгнув носом, сообщил Амас.

Сибиряк облегченно вздохнул.

— А мне сказали...

—Только дурак мог такое придумать! — оборвал его Амас, догадавшись, что хотел сказать Семен.

В траншее окруженный матросами лежал Углов. Сквозь толщу бинтов просачивалась и тут же стыла кровь. Глаза капитана были закрыты.

Военфельдшер снегом растирал Углову побелевшие пальцы правой руки.

Пурга по-прежнему не унималась. Мороз не слабел.

— Как, товарищ военфельдшер, будет жить наш командир? — чуть слышно спросил Сибиряк.

Тот не ответил, еще сильнее стал растирать коченевшие руки Углова.

— Капитан должен жить! — ответил за фельдшера Ерохин.

— Его бы сейчас в тепло, да где возьмешь? Землянки разрушены...— тяжело вздохнул военфельдшер.

— А если закутать потеплее? — посоветовал Сибиряк.

— Во что? Все трофейные тряпки в землянке сгорели. Не знаю, как и быть... Хоть караул кричи! А так нехорошо... Замерзнет...

— Не дадим замерзнуть командиру! — Сибиряк решительно снял с себя бушлат, оставшись в свитере и маскхалате, заботливо стал укутывать командира. — Бушлат, что тебе печка, в любые морозы отогреет душу матроса.

— Вы же сами замерзнете,— возражал военфельдшер.

— Это командир отряда. Он не раз спасал мою жизнь! — гордо выпрямился Сибиряк.— А я не погибну... Я с Енисея, сибиряк! — он осторожно лег около Углова, прижавшись к нему своим разгоряченным телом. — Давайте, сердешные, прижмемся к нему. Пока враг молчит, отогреем теплом матросским человека...

— Я тоже из Сибири. Вот мой бушлат!

— Свои теплые носки надену ему на ноги,—заглушая вой вьюги, зашумели матросы.

Они прижались к капитану, дышали на его коченеющие руки, и от этого им самим становилось как будто теплее.

Буря не унималась. Выл в скалах ветер, поднимал в окопах снежную пыль и окутывал ею, словно белой простыней, прижавшихся к своему командиру матросов.

— Трудно, братцы! — стонет кто-то.— Терпежу нет!

— Молчи!— говорит Ерохин.— Скоро наши помогут! А в случае... прорвемся!

— Кому прорываться-то?

— Молчи, говорю тебе! — еще строже говорит Ерохин.

— Командиры взводов убиты... Лейтенант Юрушкин тоже... А нашего брата сколько полегло — и не сосчитаешь... Боеприпасы последние... Командир...

— Да перестань же! — сердито обрушились матросы на говорившего.— И без тебя тошно?

— Замерзнем!

— Снегом завалит — теплее будет! — убежденно говорит Сибиряк.

— Не поможет, — уныло бормочет кто-то.

— Верное средство! — Сибиряк помолчал.— Помню, дед рассказывал... Однажды пошел он со своим приятелем на медведя. Ну, знаете, как с ихним-то ружьишком на такого зверя ходить... Медведище попался матерый. Не сразу управились с ним. Косолапый изрядно помял бока приятелю деда. Передвигаться помятому человеку стало невмоготу. А тут, как на грех, поднялась пурга... Да посильнее, чем у нас. Никакого жилья поблизости не было... Словом, помирай, друг! Но сибиряк никогда не оставит друга в беде,— Семен потер кулаком начинавшую затвердевать щеку, прислушался к тяжелому дыханию командира, к вою ветра и продолжал: — Дед, перекрестясь, вырыл в сугробе яму, положил туда друга и сам лег на него... Вот как мы сейчас!.. Занесло их снегом, стало тепло, согрелось тело... После этого друг деда прожил еще сорок лет.

— Так и мы можем спасти нашего командира!— тихо говорит Ерохин.— Только бы пурга скорее кончалась!