Гранитный линкор

— Грамотный и требовательный... Но тяжелый для матросов: не любят они его!..

— Сыроват, очевидно, паренек, горя не испил еще!—жестковатый бас генерала зазвучал мягче.

Настойчиво зазвонил телефон. Полковник взял трубку и, сдерживая волнение, стал записывать телефонограмму:

«В районе острова Безымянный только что потоплен подводной лодкой груженый транспорт...»

— Где тонко, там и рвется! — помрачнел генерал. — Снаряды наши на дне...

— Утонула последняя надежда... — полковник бросил карандаш. — Не сладко нам будет! Артиллерист без снаряда — что море без воды.

— Однако выход один — наступать! — генерал решительно сложил карту.— Без артиллерийской подготовки, неожиданным броском!..

После совещания командиры частей, обороняющих Угрюмый, молча расходились по своим штабам.

Для подполковника Крылова это совещание было особенным: сегодня ночью его части должны начать штурм Гранитного!

Прорыв самых сильных укреплений врага и захват вершины был поручен командиру первого батальона майору Уточкину. Обычно при получении задания Уточкин был возбужден, весел, много смеялся, говорил, а сейчас на смуглом, жизнерадостном лице командира задержалась печаль.

Майор Карпов, заместитель командира полка по политчасти, после совещания зашел на минуту к начальнику политотдела и теперь догонял офицеров. Ему нужно было перед боем поговорить с Уточкиным по душам...

Андрей Уточкин и Степан Карпов были неразлучными друзьями. Познакомились они задолго до войны в небольшом южном городке, где Уточкин командовал учебной ротой, а Карпов был его замполитом.

Уточкина он догнал у водопада. Тот задумчиво смотрел на серебристые каскады падающей воды.

— Андрей! — тронул его за плечо Карпов.

— А? — обернулся Уточкин.

— Что с тобой?

— Ничего, порядок,— опустил глаза Уточкин, прислушиваясь к шуму водопада.

Замолчали. Будто и Карпов слушал, как тяжело падала вода.

— Трудно тебе будет сегодня, ведь Гранитный...

Андрей не ответил.

— От тебя зависит судьба Угрюмого, а может быть, и всего Севера.

— Знаю...

Карпов осторожно достал письмо и протянул Уточкину. При виде знакомого почерка обветренные губы Андрея согрела сдержанная улыбка:

— Наконец-то!.. Знаешь, Степан, если со мной что-нибудь случится... прошу, напиши ей...

— Ничего с тобой, Андрей, не случится! — сердито перебил Карпов. — Пошли!

Они не заметили, как дошли до расположения первого батальона. Уточкин рассказал Карпову о матросах, прибывших с Большой земли.

— Хорошие матросы! — улыбнулся Карпов.

— Да-а...— нахмурился Уточкин.— Не успел Ерохин ступить на Угрюмый, а уже гауптвахта!..

— От лейтенанта Юрушкина не трудно получить,— улыбнулся Карпов. — У него аресты сыплются, как из рога изобилия — за дело и без дела. Грамотный офицер, но с изъяном. Надо серьезно заняться Юрушкиным!

— Мне кажется, Ерохин не очень-то огорчен взысканием. Он за службу на флоте получил их больше двадцати, почти все — строгие аресты... Да три месяца штрафной имеет!

— Взыскания ты, Андрей, у матроса считал, а вот о его заслугах ничего не знаешь...

— Да разве у такого могут быть заслуги! — засмеялся Уточкин.

— Ты смотрел его документы? Лично говорил с Ерохиным?

— Нет, мне командир роты докладывал, — смутился Уточкин.

— Плохо, Андрей,— упрекнул его Карпов.— Людей по докладам и бумажкам изучаешь.

Когда Карпов вошел в землянку первой роты первого взвода, Ерохин был один. Обхватив ладонями голову и уткнув лицо в полушубок, он лежал, вытянувшись на нарах.

— Товарищ Ерохин! — Карпов осторожно тронул матроса.

Ерохин вскочил, виновато посмотрел на офицера.

— Простите, товарищ майор! — вытянулся он. — Голова болит...

— Леонид Петрович? — ласково спросил Карпов.

— Так точно, товарищ майор!

Очевидно, оттого что Карпов назвал Ерохина по имени и отчеству, лицо матроса порозовело.

— Ну, как вам на Угрюмом, Леонид Петрович?

— Скучно, дела настоящего нет!

— За этим не станет!

— А скоро?

— Очень скоро.— Карпов взял лежавшую на нарах бескозырку. — Ваша?

— Моя, — смутился Ерохин. — Она случайно здесь... У меня шапка имеется, как по форме положено...

Карпов будто не замечал смущения Ерохина.

— Не служил я на корабле, а слабость к бескозырке имею, — задушевно сказал он. — Еще в детстве мечтал носить ее, да так и не пришлось: в пехоту попал...

«Червячка первоначально на удочку, как для карася... А потом вроде лейтенанта Юрушкина — гауптвахту в зубы!» — подумал Ерохин.

— Чудесный головной убор, — продолжал Карпов. — В нем и удаль, и размах, и бесстрашие души русского матроса!

«Нет, пожалуй, не приманка: правду о бескозырке говорит...» — решил Ерохин и страстно добавил:— Она у матроса вроде дополнительного оружия. Страх на врагов нагоняет!..

— Хорошо сказали, товарищ Ерохин. — Карпов аккуратно расправил ленточку на бескозырке. Лицо его вдруг стало строгим.

— Не люблю матросов, которые не уважают бескозырку! — отчеканивая каждое слово, медленно произнес он.

— Я тоже! — радость брызнула из глаз Ерохина. — Не матрос это, товарищ майор! «Вот это офицер! Не моряк, а душа насквозь морская! — подумал он. — Вот тебе и матушка царица полей!»