Гранатовый дом

Аля была любовницей Печерского. И его тоже… У Емельянова свело скулы. В какую же грязь он сумел вляпаться!

— Оставь ее, она мусор, — неожиданно произнес Печерский.

— Что? — не понял Константин.

— То, что ты слышал. Эта бывшая проститутка по кличке Аля — она мусор. Ничего хорошего ее в жизни не ждет. А вот тебя… — Печерский испытующе посмотрел на него.

— Меня? — переспросил Емельянов.

— Переходи в мой отдел. Будешь работать со своим другом. Мне нужны такие люди, как ты, — неожиданно сказал Печерский.

«Чтобы стать таким, как ты?» — едва не брякнул Константин, но сумел себя сдержать.

— Я подумаю, — процедил сквозь зубы.

— Думай сколько угодно. Я тебя подожду, — с этими словами Печерский поднялся со скамейки и пошел вверх по лестнице.

Емельянов некоторое время посидел под дождем. Мыслей не было. Он вообще ни о чем не думал. Затем, быстро преодолев лестницу, побрел к трамвайной остановке.

Было уже достаточно поздно, когда он позвонил в дверь к Але. Увидев его, она вскрикнула от радости, но он отодвинул ее в сторону и пошел в комнату. Открыл шкаф, принялся рыться в нем. Аля смотрела на него, застыв, и глаза ее расширялись от ужаса.

— Что ты делаешь? — Бледная как смерть, она отступила к стене.

Емельянов наконец нашел ту самую бутылку виски, которую Аля предлагала ему открыть после скандальной вечеринки. Размахнувшись, запустил ее в стену. Бутылка разлетелась на осколки, на стене осталось мокрое пятно. Аля закричала.

— Тварь! — Емельянов подступил к ней, сжав кулаки. — Ты убила столько людей, что ты чувствовала? Скажи, вот как это — убивать?

— Я не понимаю… Ты о чем? Что с тобой? — Девушка заплакала, сжалась, словно пытаясь вдавиться в стену. Ее трясло, как в лихорадке, и выглядела она невероятно жалко. Но у Константина не было жалости.

— Ты убила монтажера Василия. Убила, чтобы развлечь Печерского. Но ты убила и потому, что украла у него еще две бутылки. Рассказать зачем? Твоя близкая подруга Евгения страдала, что ее любовник арестован. И ты дала ей одну бутылку чтобы она передала ему… А вторую подарила самой Евгении.

— Я не знала… Она хотела поддержать его в тюрьме… Передать виски, чтобы ему было чуть легче. Я же не знала, что там, — плакала Аля.

— Кашалот один выпил всю бутылку виски, у него начались галлюцинации, и он покончил с собой. Евгения Пересельчак тоже выпила — и сошла с ума, утопила в ванне маленького сына. И это ты, именно ты убила их!

— Нет, я не виновата… — Аля сползла по стене на пол, подогнув ноги под себя.

— Виновата! — Емельянов возвышался над ней. — Ты подстилка Печерского, ты сука, которая пишет доносы на людей, ты грязь, которая не имеет ни чести, ни человеческого достоинства… Как только земля носит таких, как ты?!

— Я не виновата… — Аля кусала до крови губы.

— Я мог бы арестовать тебя, если бы захотел. Но ты мне противна. Мне противно даже прикасаться к тебе. Я спал с тобой только для того, чтобы получить информацию о том, что происходит на киностудии. Я тоже тебя использовал, — Константин говорил, как гвозди забивал.

— Ты? — На лицо Али было страшно смотреть.

— Я работаю в уголовном розыске, — продолжал он. — Я все тебе врал. Представь: и другие умеют врать и использовать людей, не только ты. Тварь! Мне противно даже прикасаться к тебе, как к какому-то дерьму. Меня тошнит!

Закрыв лицо руками, Аля упала ничком на пол. Все ее тело сотрясали рыдания.

— Да, и напоследок, — Емельянов обернулся уже в дверях, — Аджанов мертв. Он умер сразу после того, как написал ту записку. И убил его препарат, который разрабатывала лаборатория под руководством Печерского. Это Печерский его убил. Если сможешь, живи теперь с этим.

Уходя, он громко хлопнул дверью. Аля продолжала лежать на полу.

Изменения на работе Емельянова произошли через неделю после его встречи с Печерским. Все эти семь дней он спокойно ходил на службу, занимался своими текущими делами, и никто его не трогал. Тищенко больше не вызывал его к себе.

В коридоре Константин столкнулся с опером из соседнего отдела.

— Слышал новость? Наш Тищенко уходит! — радостно прокричал тот, показывая отношение подчиненных к своему начальству.

— Куда? — опешил Емельянов.

— На повышение пошел! Его переводят в партаппарат в Москву. На какую-то серьезную партийную должность. Ну, что могу сказать? Скатертью дорога!

— Да подожди ты! — Константин попытался его остановить. — Куда бежишь? Расскажи толком!

— Я бы с радостью, но не могу. У меня самоубийство на Пушкинской. Еду с группой. Работы там фигня, но протокол нужно составить, сам знаешь.

— А что за самоубийство?

— Девица одна повесилась. Говорят, фарцой занималась на киностудии. И кличка у нее была Аля. Ну, все, машина ждет, мне пора бежать!

Емельянов застыл на месте. Воспользовавшись этим, коллега сбежал по лестнице. Константин даже не смотрел ему вслед.

Сгорбившись и схватившись за стену, словно столетний старик, он медленно побрел к своему кабинету.

Эпилог