Графские развалины

— Знаешь, я читала его вещи… — медленно сказала Наташа. — Да и кто их не читал… По книгам он примерно таким и представлялся, с таким взглядом. Странные книги… Если бы у Терминатора — того, из первого фильма — прорезалась страсть к писательству, то получилось бы нечто похожее.

Кравцов коротко согласился. Не хотел развивать тему. Свежи были в памяти странные обстоятельства, предшествующие смерти Мэтра; говорили о них между своими шёпотом, на ухо…

…Наконец вечер воспоминаний, плавно перешедший в ночь, завершился. От предложения заночевать здесь — никуда, мол, эти плиты не денутся — Кравцов отказался. Перед уходом он ненадолго остался с Пашкой наедине.

— Возьмёшь одного из моих лбов в попутчики? — спросил Козырь. — Наташке скажем, что я что-нибудь в вагончике позабыл…

— Дойду сам, не маленький… — сухо откликнулся Кравцов. — И кажется мне, что зря ты от неё эту историю прячешь. Так или иначе выплывет… Да и мне, дорогой друг, по-моему, ты далеко не всё рассказал.

Он посмотрел Пашке прямо в глаза. Тот выдержал взгляд, не смутившись. И ответил так, что Кравцов ему почти поверил:

— Брось, ничего я за душой не прячу… А что история не полная, обрывочная, так извини, я и сам ведь многого не знаю…

…В последней фразе Пашка-Козырь не лукавил. Многого он действительно не знал. Например, не знал, что первый удар, нанесённый Сашком Динамиту, в переводе с японского именовался очень красиво: полет ласточки над вечерним морем…

Первый Парень — III.

Сашок. Лето 1990 года

…В переводе с японского это звучало красиво: полет ласточки над вечерним морем. Но воздух рассекла не быстрокрылая птичка — холодная сталь клинка.

Удар должен был отсечь руку — правую кисть. Не отсек. Рука метнулась навстречу — не то надеясь отвести или остановить безжалостное лезвие, не то просто рефлекторно. Два пальца упали на землю. Указательный и средний. Кровь не ударила струей— в последовавшие несколько секунд. Так всегда и бывает — спазматическое сжатие сосудов.

А потом уже стало не понять, откуда хлещет и льётся красное.

Самое страшное было— звуки. Вернее, почти полное их отсутствие. Один умирал, другой убивал — и оба молчали. Тяжёлое дыхание. Стон рассекаемого воздуха. Шлепки стали о плоть. Скрежет — о кость. Наконец — уже не крик — булькающий клекот — неизвестно какой по счёту удар рассек горло.

После этого все кончилось — для Динамита — довольно быстро. Но Сашок Зарицын рубил и рубил неподвижное тело…

…За неделю до этого ему и в кошмарном сне не могло привидеться, что он убьёт человека.

Сашок совсем не был, вопреки мнению Козыря, инфантильным оболтусом, до сих пор играющим в детские игры.

Четыре года назад его двоюродный брат, живший в городе, предложил подзаработать надомной работой — раскрашиванием оловянных солдатиков. Кустари в полуподпольной конторе на Васильевском острове с сомнением посмотрели на двух пареньков (предпочитали они девушек, как более аккуратных и обязательных), но всё-таки выдали краски и оловянные фигурки — самые простые, так называемые сувенирные, не требовавшие особой исторической точности и слишком тщательной прорисовки деталей.

Кузен вскоре отказался от внешне несложной работы — времени она отнимала больше, чем думалось поначалу, а расценки на «сувенирку» оказались мизерные. А Сашок втянулся, у Сашка обнаружился талант, Довольно скоро он перешел к коллекционным солдатикам, выпускаемым на наш рынок ограниченными партиями (большая часть шла за рубеж). Работа усложнилась — каждая деталь амуниции и старинной формы, причудливой и пестрой, прорисовывалась тщательно и в полном соответствии с исторической правдой. Крохотные воины не были, как в сувенирке, некими усредненными «русскими гусарами» или «французскими гренадерами» — мундиры на коллекционных фигурках точнейшим образом соответствовали своему времени и своему полку, вплоть до самого внимательного подбора оттенка изображавших ткань красок…

Но и оплачивалась коллекционка соответствующе. Мать (Сашок рос без отца) поначалу отнеслась к занятию сына негативно — вонь от красок шла изрядная. Однако когда вдруг обнаружилось, что плоды двухнедельных трудов Сашка оценены примерно в размере её месячной зарплаты, получаемой в совхозе, — мнение матери о «баловстве» сына изменилось мгновенно. Она расчистила заваленный всякой ерундой рабочий стол покойного отца и повесила сверху яркую лампу. И уже не норовила, как прежде, отправить сына принести воды или окучить картошку, застав его за раскрашиванием…

Спустя полтора года он перешел на новую ступень — стал рисовать образцы коллекционных фигурок, по которым работали художники, готовившие модели для отливок. Теперь приходилось самому рыться в исторических книжках и проводить долгие часы у музейных витрин, делая эскизы мундиров, амуниции и оружия.

Именно оружие привлекало его больше всего. В пятнадцать лет Сашок сделал свою первую копию гусарской сабли. Оружие являлось чистейшей воды бутафорией, годной лишь украшать ковер, — тщательно выполненная рукоять крепилась к пустым ножнам.