Графские развалины

Но и в той и в другой машине чувствовалась какая-то капитальность, основательность, — и не было доведенного до абсурда рационализма, просчитанной на компьютере безлико-идеальной правильности… Эргономики — меньше, индивидуальности — больше. Ход же машин не стоило и сравнивать. Восемь цилиндров — это все-таки восемь цилиндров, не важно, что движку двадцать с лишним лет.

«Антилопа» тем временем свернула на одну из улиц поселка Торпедо, граничившего со Спасовкой. Вернее, не совсем граничившего — разделяла их одноименная поселку фабрика спортинвентаря. Несмотря на столь близкое соседство, поселок и село относились к разным субъектам федерации — к Санкт-Петербургу и Ленинградской области соответственно.

Надо сказать, что жизнь в Царскосельском пригородном районе Питера и в Гатчинском районе Ленобласти различалась — и не в пользу спасовцев. В торпедовские дома горячая и холодная вода, отопление и газ попадали по трубам. В Спасовке — колодцы и колонки, печи, приткнувшиеся к домам железные шкафы с газовыми баллонами. У жителей Торпедо стояли телефоны с городскими семизначными номерами, а в Спасовку приходилось дозваниваться через межгород.

Естественно, торпедовские и спасовские парни — по крайней мере, во времена юности Кравцова — не слишком-то ладили. Хотя справедливости ради надо сказать, что с жителями Антропшино — деревни тоже областной, протянувшейся по противоположному краю долины Славянки — юные спасовцы враждовали куда более ожесточённо, дело доходило до драк стенка на стенку. Но корни той вражды уходили во времена, когда и фабрики, и поселка Торпедо в природе не существовало.

…Улица, по которой они катили, вырвалась из поселка на простор полей, асфальт под колесами исчез. Километра через полтора Паша свернул на пересекавшую их путь бетонку — старую, заброшенную, с пробивающейся сквозь трещины бетона зеленью.

— На полигон едем? — только сейчас догадался Кравцов.

— Туда, туда… Не забыл еще дорогу? Военные с того места лет десять как ушли. У меня, честно говоря, есть по поводу полигона большие планы…

То, что они именовали «полигоном» — огромный кусок пересечённой местности, обнесённый колючей проволокой с вышками и запретками, со щитами, запрещающими проход и угрожающими стрельбой на поражение, — был муляжом, фальшивкой. Надо думать, люди в высоких штабах и с большими звёздами на погонах считали, что потенциальный противник, увидев на сделанных спутниками снимках взлетно-посадочные полосы с изредка выкатываемыми на них макетами самолетов, емкости ГСМ, бетонные коробки зданий и сооружений, — решит, что здесь имеет место база стратегической авиации. И в случае серьезного конфликта понапрасну истратит пару-тройку боеголовок.

Впрочем, чтобы не впасть в заблуждение, заморским супостатам достаточно было внедрить своего агента в компанию, к которой принадлежали Кравцов и Пашка. Пацаны не раз тут бывали и досконально знали, что есть и чего нет на «секретном объекте». Несмотря на грозные плакаты, пролезали они сквозь пестревший прорехами периметр беспрепятственно — взвод, имитировавший людское копошение на лжеаэродроме, нес свою службу более чем небрежно.

— И что же у тебя за планы? — спросил Кравцов. — Насколько я помню, земля там никудышная, лес тоже — в основном осина, да и не сплошной — островами, рощами. Совершенно бесперспективное место. Разве что — как мы — весной на вальдшнепов поохотиться.

— Вот именно! — воодушевился Пашка. — Именно охота! Ты знаешь, что перед Первой мировой войной министерство императорского двора положило глаз на «Графскую Славянку»? Я ещё не рассказывал? Тогда слушай.

Краем уха пацан-Ленька слышал об этом в детстве — старики говорили, что одно время владел графским дворцом последний император. Но никаких подробностей Кравцов не знал.

По словам Козыря, к началу двадцатого века заповедник Гатчинской императорской охоты, несмотря на тщательную охрану, количеством дичи несколько истощился — и бывшее владение графини Самойловой решили приспособить под «охотничий домик» для семейства Романовых, поближе к более богатым зверьём и птицей угодьям, на которых ныне находится как раз полигон. Полностью задуманную реконструкцию «Графской Славянки» (вернее, «Царской Славянки» — переименовали в середине XIX века, когда графиня продала имение «в казну») так и не закончили. Даже большой пруд в графском парке ( прозванный позднее Торпедовским), выкопанный в форме вензеля «S», — не успели переделать на «R» — помешали Первая мировая и революция… Так что писатель Кравцов обитает сейчас не где-нибудь, а почти в императорской резиденции, — последний самодержец хоть и не был, подобно иным монархам, в охоту влюблен самозабвенно, однако несколько раз новоприобретенную недвижимость посещал, причем вместе с семейством.

И если уж возрождать руины, то именно в этом — охотничьем — качестве.