Графоман

– Не знаю. Я еще утром с работы вернулась, ушла с трех уроков. У меня так шея разболелась, я таблетку анальгетика приняла, а потом еще одну. Просто не могла терпеть больше.

– А что ты мне сразу не сказала, когда я пришел?

– Ну, Гриш, что я тебе буду говорить … ты же и так видел … откуда я знала, что тебе не все равно?

Гриша уже звонил матери и взволнованным голосом рассказывал ей о симптомах. Потом он снова вернулся в комнату.

– Мань, покажи язык. Мать велела посмотреть. Распух … ужас. Ты нормально дышишь? Мать говорит, что надо немедленно вызывать неотложку. У тебя может быть аллергия на большие дозы анальгетиков. Тебе хватает воздуха? Скажи.

Грише показалось, что Маша задыхается. Он не стал ей пересказывать всё, что сказала ему мать. У него все еще продолжал звучать в голове мамин нервный голос: 'Гриша, немедленно … вызывай скорую! А я тебе говорю, вызывай! А я тебе говорю, что это очень опасно. У нее может быть шок, распухнет гортань и она задохнется. Умрет у тебя на руках и ты ничего не сможешь сделать. Пусть приедут как можно быстрее и сделают укол антигистамина. Сейчас же вызывай, вешай трубку! Заткнись, я сказала! Все, я перезвоню. Тут сейчас не в свинке дело. Про свинку потом. Сейчас надо ее приступ купировать'. Гриша уже не советуясь с Машей, вызвал неотложку и вернулся к кровати. Машино лицо еще больше опухло, она, не переставая, стонала и плачущим голосом просила принести ей 'еще одну таблетку. 'Нет, Мань, нельзя тебе больше таблеток. Потерпи, я тебя прошу'. Маша закрывала глаза, головой она крутить не могла, но ноги ее беспрестанно ерзали по кровати. Гриша не помнил себя от жалости:

– Манечка, потерпи. Я здесь, здесь. Я никуда не уйду. Я с тобой.

Бедная Маня, как она мучается. Лучше бы ему так было больно. А он-то дурак раньше к ней не подошел, а она его не позвала, боится … бедная. Где же эта проклятая скорая? Тут сдохнуть можно пока они приедут … звонок в дверь. Наконец-то! Мане сделали два укола: антигистаминный и жаропонижающий. Так ему объяснили. Названий лекарств он не запомнил. Звонила мать, потом Валера, он ему громко и возбужденно пересказывал всю эпопею, не замечая, что волнение за Маню вытеснило из его души накопившуюся мерзость. Валера тоже разволновался: 'Хочешь, я приеду? Приехать? Я могу помочь, у меня есть знакомая врачиха в первой Градской. Я приеду, что вы там одни' – он искренне хотел их поддержать и Гриша понял, что все у них вернулось к исходному рубежу. Ну, почти вернулось. Просто нужно было больше времени, чтобы травма совсем перестала напоминать о себе нежданной глухой болью.

А потом все как-то быстро покатилось. Валера уехал в 91-ом. Профессор его позвал довольно скоро после своего собственного воцарения в Америке. Валера занимал довольно уже неплохую должность в ФИАНе, был заместителем начальника лаборатории. Какое-то время он колебался, но потом решился. Родители ехали с ним, согласившись на иммиграцию без лишних истерик: где сын – там и они. Для них это было логично. Валера продал квартиру, получив за нее жалких 100 тысяч долларов, что по тем временам казалось запредельной суммой. Он был увлечен Янкой, которая пока оставалась в Москве по каким-то своим причинам, в которые Грише было лень вникать. Перед отъездом Валера заходил прощаться, они крепко выпили, пожелали Валере счастья, там и Гришины родители были. Гришина мама расплакалась, и все повторяла: 'Валерочка, милый, неужели я тебя больше никогда не увижу? Как же так?', а Валерка горько улыбался, мужественно сдерживая слезы.

В аэропорт Маня неожиданно отказалась ехать, сославшись на Аллку, которую 'незачем туда тащить'. Гриша не настаивал. Что-то там еще у нее в голове было, чего он и знать не хотел. С работой тогда у него все получалось, он опубликовал несколько статей, выпустил небольшую книгу по методике изучения французской классики, потом еще одну по так называемому 'аналитическому чтению'. По сути это был учебник, сборник текстов с упражнениями, темами сочинений и вопросами дисскуссий. То, чем он занимался нравилось ему все больше и больше. Диссертация по методике преподавания аналитического чтения тоже уже была вчерне готова. Валера изредка звонил, рассказывал о своих успехах, и в конце разговора регулярно признавался, что скучает по Грише и звал его в Америку, хоть в гости.