Граф Таррагона

– Неймется тебе, что ли… – сквозь сон произнес Хавьер, – ух, и надоел ты мне, хуже горькой редьки, – Арнульф испуганно выронил кинжал из ладони – тот с глухим хлюпаньем упал в грязную жижу. Альмогавар открыл одни глаз и, зевая, прибавил. – Предупреждаю тебя – это был твой последний раз, когда ты решился поднять на меня оружие. В следующий раз, не обессудь, – он широко раскрыл рот и громко зевнул, – ты останешься гнить и кормить лесное зверье…

– Понял… – подавленным голосом ответил Арнульф. – Какая на удивление верткая сволочь… – подумал он про Хавьера, – словно нутром чует опасность… – англичанин лег на край лужи и, прикрывшись промокшим плащом, решил, что все равно и во что бы ни стало должен убить этого хамоватого и самоуверенного альмогавара. – Слава Богу, что я поехал в одиночестве, а троица моих людей уже наверняка успела попасть в Таррагон и обосновалась в его ожидании…

Ночь неспешно расчистила ночное звездное небо, словно рачительная и аккуратная хозяйка метелкой ветерка разогнала серенькие тучки и явила миру неописуемую красоту.

Огромные и маленькие, отливающие голубым сапфировым или красным рубиновым светом, звезды сплетались в удивительные хороводы и заставляли полностью погрузиться в созерцание этого фантастического великолепия. Отдельные группы складывались в созвездия и создавали ориентиры для моряков и путников. Они указывали на север или восток, юг или запад. Звезды, как небесные маяки, помогали людям в путешествиях и в астрологических предсказаниях, которым так искренне и доверчиво верили потомки Адама и Евы, ибо надеялись в глубинах своих душ, что возможно, хотя бы таким вот образом они смогут получить весточку от Господа-Создателя, позабывшего о своих глупых и непослушных творениях.

Арнульф долго ворочался и никак не мог заснуть. Раздражение, вызванное чутким сном и молниеносными реакциями Хавьера, так разозлило его, что англичанин почувствовал стук своих зубов, мелкой дрожью отдававшихся по всей голове. Он заснул только под самое утро.

– Вставай, горе-убийца… – он открыл глаза и увидел улыбающееся лицо альмогавара. – Через час полностью рассветет. Нам надо ехать…

Он молча пожал плечами, протер свои глаза, широко зевнул, да так сильно и неудачно, что у него свело челюсть, и острая боль иглой пронзила его скулу, почти под ухом. Он ойкнул и схватился ладонью за ухо.

Хавьер посмотрел на него, усмехнулся и произнес:

– Теперь, вот, челюсть вывихнул… – он подошел к нему и резким движением вправил челюсть на место.

У Арнульфа потемнело в глазах и даже слезы выступили от резкой боли, но, как ни смешно будет звучать – вывих прошел, челюсть встала на место и боль сама собой ушла, оставив после себя ноющую пустоту и облегчение.

– Спасибо… – выдавил он из себя.

– На здоровье… – Хавьер резко запрыгнул в седло и, поддав шпорами своего скакуна, начала выезжать из леса. Арнульф поехал вслед за ним, проклиная весь свет и четко решив для себя, что первым, кого он прикажет зарезать, будет именно этот умелый и опытный воин.

Больше он не предпринимал никаких резких и необдуманных движений, покорно следовал всем указаниям испанца и думал лишь о том, как бы поскорее добраться до Таррагона и встретиться со своими верными людьми.

Таррагон. 17 августа 1129г.

– Повелитель, они подъехали к передовым заставам твоих владений. – Мусульманин, произнесший эти слова, низко склонил голову в почтительном поклоне. – Ловушка ждет птичку…

– Спасибо тебе, мой верный Абдалла. – Филипп лежал, откинувшись на расшитые парчовые подушки и, наслаждаясь, потягивал легкий дым из кальяна, напоенный ароматами вишни. Он закрыл глаза, медленно выпустил тонкую струйку ароматного дыма изо рта, открыл глаза и, улыбнувшись, произнес. – Весьма признателен моим подданным, сумевшим обуздать дым и превратить его в наслаждение, прочищающее сознание и расслабляющее тело.

Абдалла выпрямился и, улыбнувшись, ответил:

– Аллах велик, мой повелитель…

Филипп вынул изо рта изящный резной нефритовый мундштук, сел на широком и низком диване, застеленном большим пушистым ковром персидской работы, скрестил ноги на арабский манер и жестом пригласил его присесть возле себя. Воин осторожно присел на край дивана. Рыцарь посмотрел в открытое окно, зевнул и, потянувшись, расправил плечи.

– Душно сегодня…

– Да, повелитель… – Абдалла кинул головой.

– Как отец? – Филипп почесал ладонь и пристально посмотрел на юношу.

Абдалле едва минуло восемнадцать лет. Легкий черный пушок редких курчавых волос уже покрыл подбородок и верхнюю губу юного мусульманина, служившего начальником личной охраны Филиппа и прослывшего непревзойденным мастером в стрельбе из лука и пешего боя на Моргенштернах.

– Слава Аллаху, повелитель… – скромно опустив глаза, ответил воин. – Жду ваших приказов, весь превратился в слух, повелитель.

Эта витиеватая мусульманская почти стихотворная манера говорить до сих пор не переставала умилять рыцаря. Мало, чтобы ответить, надо было ответить вежливо, учтиво и почтительно, а без стихов тут никак…