Граф Таррагона

– Ничего непонятно. Но я благодарен вам, благородный дон… – Арнульф вдруг вспомнил, что совершенно позабыл имя отца девушки, поклонился и покинул дом странного испанца, запутавшего его больше, чем он сам подозревал.

– Бред, да и только… – он стоял на середине узенькой городской улочки и смотрел в бесконечное синее небо, раскинувшееся над городком. – Чем дальше в лес, тем темнее…

Выходило черт знает что! Получалось, что Филипп де Леви, вроде бы, убит и похоронен на маленьком кладбище под Бургосом и, при всем этом, оказывается, жив, стал нормандцем, женился на девице Изабелле и присвоил графство…

Арнульф понял, что тут что-то темное и запутанное, поэтому решил отправиться на место захоронения рыцаря.

– Уж священник-то, думаю, врать и изворачиваться не станет… – решил он, запрыгивая в седло. – Тут, в принципе, недалеко…

Англичанин не обратил внимания на смуглого невысокого крепыша, одетого в кожаную куртку альмогаваров, который почти всю дорогу от Сантандера ехал за ним на небольшом удалении. Неизвестный сел на низенькую испанскую лошадку и медленно поехал вслед за Арнульфом, стараясь, лишний раз не привлекать к себе внимания. Проезжая мимо одной из таверн, стоявшей почти возле выезда из городка, альмогавар спрыгнул с коня, забежал в грязный и полутемный зал и, увидев человека, одетого в серый монашеский балахон, подсел к нему за столик.

– Гость слишком уж любопытен… – тихо произнес он. Монах поднял голову и снял капюшон, открывая лицо. Это был Рамон. – Может, нам его… – альмогавар провел рукой по горлу. Рамон отрицательно покачал головой и ответил:

– Нет, Хавьер. Пусть он едет дальше. Твоя задача только следить за ним и запоминать места и людей, с кем он вступит в контакт…

Альмогавар кивнул и, поднявшись из-за стола, поспешил к выходу…

Арнульф добрался до церкви святого Михаила только к вечеру. Набегающие и сгущающиеся сумерки, бледное сияние убывающей луны окрашивали лес и кладбище, расположенное сразу за приземистой церквушкой, голубовато-серебристым цветом, отчетливо прорисовывая могильные камни, кресты и наполняя окрестности мертвенным молчанием. Только совы ухали в чаще леса, да небольшие юркие стайки летучих мышей носились в чернеющей синеве убегающего вечера, от которого оставалась лишь узенькая малиново-фиолетовая полоска на западе.

Англичанин слез с коня и, привязав его к длинному шесту, служившего чем-то вроде указательного столба, подошел к дверям церкви и потянул на себя большое бронзовое кольцо, прибитое большими гвоздями с проржавевшими шляпками. Окованная жестью дверь противно застонала и со скрипом, от которого у Арнульфа мурашки пошли по спине, стала открываться.

Он шагнул внутрь и оказался в небольшом зале, слабо освещенном несколькими свечами, догоравшими в высоких подсвечниках возле алтаря, грубо вырезанного из цельного куска мрамора. Возле алтаря стоял на коленях монах.

Арнульф перекрестился и, подойдя к нему, встал на колени возле священника, едва слышно бубнившего себе под нос слова молитвы на латыни. Он дождался окончания молитвы, после чего смиренным голосом произнес:

– Отче, примите ли вы путника, сбившегося с пути?..

Монах встал и, отряхнув пыль со своей сутаны, ответил:

– Сын мой, церковь есть дом Господень и приют для страждущих и заплутавшихся путников. Если тебя не отвратит наша бедность и нужда…

– Нет, отче, я смиренно радуюсь щедроте Творца… – ответил Арнульф и поднялся вслед за монахом с колен.

– Тогда, сын мой, помоги мне наколоть дрова для ужина… – монах снял с головы капюшон и обнажил старое лицо, покрытое глубокими морщинами. – После мора, пронесшегося здесь с месяц назад, я остался один…

– С радостью, отче… – ответил англичанин.

Они вышли из церкви и прошли на задний двор, примыкавший к кладбищу. Монах показал Арнульфу место, где лежал топор, поленницу, после чего устало присел на большой камень, покрытый мхом.

Арнульф быстро наколол двора. Он поймал себя на мысли, что давно, очень давно не ощущал такой душевной легкости и покоя, чему несказанно обрадовался. Маленький и покосившийся на один бок каменный домик монаха, покрытый старой черепицей, был и спальней и кухней для этого божьего человека. Вместо кроватей в комнатке были три топчана, сбитые из досок горбылей и устланные мягкой соломой. Они быстро приготовили незамысловатый ужин, состоявший из ячменной каши, нескольких ломтей серого хлеба и молока.

– Отче, – пользуясь случаем, спросил Арнульф, – у вас, наверное, уже и не хоронят никого?..

– Это верно, сын мой… – грустно ответил монах. – Последний раз, помнится, здесь похоронили одного рыцаря из северных земель…

Арнульф вздрогнул и, посмотрев на него, спросил:

– Мавры убили в бою?..

– Господь забрал его грешное тело и бессмертную душу. – Ответил тот, облизал ложку и стал собирать глиняные плошки для того, чтобы вымыть их после ужина. – Христиане убили его из проклятого оружия…