Граф Сен-Жермен

Если после отъезда из Турне граф Сен-Жермен действительно уехал в Льеж, как сказано о его намерениях в письме Кобенцля, и через Льеж проследовал дальше в Карлсруэ к маркграфу Баден-Дурлаха, то долго оставаться там с маркграфом он не мог, так как в одном свидетельстве о маршрутах передвижений Сен-Жермена, написанном много лет спустя после описываемых в нем событий, мимоходом упоминается, что некто, совершая путешествие в карете, подвез графа до Москвы, где у него была фабрика для производства миткаля, или набивных ситцевых тканей, натурального цвета неотбеленного хлопка, окрашиваемых с использованием его собственных красок. Эпизод с тем, как Сен-Жермена «подвез» до Москвы офицер по имени Давид Хоц, похоже, относится к зиме 1765 года, если только он вообще имел место. О нем еще будет рассказ позже.

Зато достоверно известно то, что в период с 1764 по 1770 годы граф ездил в Италию, хотя точными датами мы не располагаем. Существуют несколько документов об этой поездке. Несомненно, что Сен-Жермен бывал в этой стране и раньше, недаром в заметке в лондонской газете за 1760 год о любви к музыке, композиторском и исполнительском мастерстве Сен-Жермена говорится, что «Италия оценила его талант наравне с талантом ее собственных виртуозов и признала в нем одного из тончайших ценителей своего древнейшего и современного искусства».[241]

Один из редких документов о пребывании графа в Италии состоит из тех нескольких страниц, которые граф Ламберг посвятил ему в «Воспоминаниях светского человека»,[242] где он вперемежку приводит свои воспоминания об Италии, итальянцах и о Корсике.

Необходимо весьма критически подходить к этому произведению, особенно принимая во внимание то, какую характеристику однажды дал его автору сам граф Сен-Жермен на вопрос одного из своих светских знакомых, графа Шагмана: «Он сумасшедший и не имеет чести быть со мной знакомым».[243]

Поль Шакорнак полнее всего показал «весомость» свидетельств, того человека, о ком граф судил так строго.

Побывав дипломатом, граф Максимилиан де Ламберг,[244] прозванный современниками Democrites Dulcior (сладкий Демокрит)[245] поиграл в ученого и кончил литератором. Несмотря на разнообразные таланты, его оценка графом Сен-Жерменом как нельзя более справедлива. Если он и встречался с Сен-Жерменом лично, то это могло быть в Версале в 1760 году.[246] Но это всего лишь предположение, зато доподлинно известно, что в 1761 году в Аугсбурге Ламберг встретился с Казановой.[247] Именно из их разговоров, должно быть, и берут начало все занимательные анекдоты о графе в книге Ламберга.[248]

Учитывая это, мы должны скептически воспринимать все, что он пишет о Сен-Жермене (С. 80–86).

Факты же таковы: сам Ламберг приезжал в Италию дважды. В 1764 году он вместе со своим патроном, князем Вюртембергским, был в Венеции и поздравлял Алоизио Мосегино — нового дожа, избранного годом раньше. В 1770 году он был во Флоренции в частном порядке, так же, как и в 1763 году в Венеции. Таким образом, его рассказы о пребывании графа Сен-Жермена в Италии должны относиться к этим датам. Ламберг пишет:

«Кого стоит увидеть, так это Маркиза Эмара, или Бельмара, известного также под именем графа Сен-Жермена.[249] С недавних пор он проживает в Венеции, где в окружении сотни женщин, которых ему предоставляет настоятельница монастыря, занимается опытами над отбеливанием льна, превращая его в аналог белого итальянского шелка. Он утверждает, что ему 350 лет, не желая преувеличивать, рассказывает, что был знаком с Тамас-Кули-ханом[250] в Персии. Когда герцог Йорк прибыл в Венецию и спросил, каков ранг и титул этого маркиза Бельмара, ему ответили, что никто точно не знает».[251]

Единственная достоверная информация здесь та, что Эдуард-Август, герцог Йоркский — брат Георга III Английского, прибыл в мае 1764 года в Венецию, где был торжественно принят. Хотя не исключено и то, что Сен-Жермен под именем маркиза Эмара или Бельмара мог проводить опыты по окрашиванию и улучшению качества льняных тканей на ткацкой или прядильной мануфактуре, на которой трудилось около сотни работниц.

В то время Венеция была идеальным прибежищем для тех, кто желал спрятаться. Инкогнито гарантировалось, и правительство предоставляло каждому право жить, как ему заблагорассудится, лишь бы не касался вопросов религии или политики.

Ламберг добавляет и еще кое-что занимательное: