Граф Сантаренский

— Если бог есть, то один на всех, — сказал ей, — и без разницы, на каком языке и каким способом будешь ему поклоняться.

После этого поговорил с ее дядей Каримом. Он поверил, что его не убьют, расслабился, стал не таким заносчивым. Даже выпил со мной вина, которое я нашел в погребе главного городского сборщика налогов и, как заверяли бывшие его, а теперь мои слуги, ревностного мусульманина.

— Если хочешь остаться в Лиссабоне, я попрошу у короля, чтобы вернул тебе твой дом. Только придется сменить религию. Мне без разницы, какому богу ты молишься и молишься ли вообще, но новые власти не позволят мусульманину жить здесь, — сказал ему. — Если не хочешь, проведу тебя, твою семью и слуг на противоположный берег Тежу. Поедешь к отцу в Бадахос.

— Отец умер в прошлом году, — сообщил Карим.

— Извини, не знал! — произнес я.

— Мне некуда ехать. Этот дом — все, что у меня осталось, — признался он. — Остальное получили мои старшие братья.

— Я тоже был воспитан в другой религии, но теперь говорю, что католик. Большего от меня никто ничего не требует. — рассказал ему и добавил аргумент, высказанный Латифой: — Бог франков сильнее. Он еще много веков будет побеждать бога мусульман.

— Ты хочешь, чтобы я принял твою религию? — задал Карим вопрос.

— Я же сказал, что мне все равно, — ответил ему. — Но если станешь христианином, сможешь пользоваться всеми преимуществами, которые дает эта религия, станешь чиновником или военным. Латифа сказала, что ты учился в Севилье. Королю Афонсу нужны образованные люди.

— Я хочу быть военным, — сказал Карим.

— Если станешь христианином, порекомендую тебя королю, — пообещал я. — Ему нужны рыцари.

— Хорошо, я крещусь, — согласился он и задал вопрос, который, видимо, давно его мучил: — Почему ты тогда, на галере, не убил меня?

— Не знаю, — ответил я. Не поверит ведь, что я не жестокий человек, не убиваю всех, кого могу, в отличие от других рыцарей. Поэтому сказал по-арабски: — Так было написано.

Имел в виду, что так написано в «Книге судеб». Арабы верят, что при рождении человека ангел — или кто у мусульман за писаря при боге? — пишет в эту книгу судьбу, которую никто не в силах изменить. У них тут хватает своих Ванг и Нострадамусов.

Карима мое объяснение устроило. Заодно оно оправдывало его проигрыш мне. Видимо, проигрыш тоже был написан.

— Мне бы хотелось поучиться у тебя биться на саблях, — попросил он напоследок. — В Севилье никто не владел саблей лучше меня.

— Почему нет?! — сказал я, и мы пошли во двор тренироваться.

На четвертый день крестоносцы начали покидать город. Первыми ушли те, кто решил все-таки добраться до Святой Земли и там грабануть какой-нибудь город. Уплыла примерно половина крестоносцев.

В тот же день сдались Синтра и Палмелла. Мавры побоялись судьбы лиссабонцев, предпочли сдаться королю Португалии. Через два дня сдалась Алмада, и оставшиеся крестоносцы, которые горели желанием поучаствовать в ее захвате и разграблении, начали грузиться на корабли, чтобы отплыть на захват Алкасера. Теперь все побережье бухты Мар-да-Палья принадлежало португальскому королю.

Когда мы через день встретились с ним, Афонсу сказал шутливо:

— Стоит тебе пообещать, что примешь участие в захвате города, как он сдается! Может, пообещаешь мне захватить Алкасер?

— Пусть крестоносцы сначала попробуют, — ответил я и представил ему Карима, который крестился за день до этого.

Главную мечеть города превратили в главный собор. Епископом Лиссабона был назначен англичанин Гилберт Гастингский. Я попросил его оказать мне небольшую услугу — крестить несколько моих новых родственников и их слуг. Епископ не смог отказать. Ему так понравилось начать служение на новом месте с обращения мусульман в истинную веру! Гилберт Гастингский пришел в дом Керима и крестил там всех, кто пожелал, включая самого хозяина дома, его жен, детей, сестру, племянницу и ее сына, который получил имя Алехандру. Крестным отцом малыша стал рыцарь Марк.

— Карим — дядя моей португальской жены. Если помнишь, мы обменяли Карима и его отца на сенешаля Родригу де Коста, — рассказал я. — Карим принял христианство. Он отважный рыцарь и хочет служить тебе.

Король Афонсу спокойно относился к многоженству. Он сам был еще тем ходоком. Рассказывают, что король как-то приехал в Уньяну в гости к одному из своих графов Гонсалу де Соуза. Пока хозяин хлопотал по поводу обеда, Афонсу, как изящно выразился рассказчик, сделал жену графа донной и так увлекся, что был застукан на горячем.

— Вставайте, сеньор, трапеза уже готова. — спокойно сказал граф Гонсалу, а потом пустил жену сквозь строй своих солдат и слуг, обрил под ноль и, посадив голую на лошадь задом наперед, отправил к родителям.

Также спокойно относился он и к людям другой национальности. Ему чаще приходилось сражаться именно со своими, каталонцами, леонцами. Так что любой, кто соглашался воевать за него, становился португальцем. Окинув Карима внимательным взглядом, король Афонсу сказал:

— Я рад каждому рыцарю, который хочет стать моим вассалом!