Граф Сантаренский

На пиратское судно высадили четырех человек для сбора трофеев и погнались за вторым судном. Эти, получив отпор, рванули к берегу, надеясь, что мы не пойдем под парусом круто к ветру. Вот только половина гребцов уже была убита, а остальным надо было или грести, или прятаться от стрел. Они предпочли последнее. Это лишь ненадолго отсрочило их смерть. Криков о том, что они сдаются, я не захотел услышать. Пиратов с удовольствием купят на галеры, но тогда они могли бы оказаться на воле во время нападения собратьев по ремеслу. А так исчезнут бесследно. Никто так громко не призывает к благоразумию, как пропавшие без вести. Вместе с ними сгинут и их суда, которые я приказал затопить. «Стрелы» для торговли или ловли рыбы плохо подходят, зато могут подтолкнуть к пиратству. Не будем вводить во искушении.

Лиссабон становится все многолюднее. Сюда устремляются беженцы из южных районов Пиренейского полуострова, где усиливается давление альмохадов, перебираются жители северных районов, привлеченные низкими налогами и льготами, приплывают переселенцы из Брабанта, Фландрии, Пикардии, чтобы получить в аренду участок земли. Мои бригантины, работающие на линии Лиссабон-Руан, каждый рейс привозили по несколько семей будущих арендаторов, но спрос на них не уменьшался.

Едва мы ошвартовались к причалу, как подошли несколько землевладельцев, надеявшихся получить работников на свои поля. Это были рыцари из тех, что захватывали Лиссабон. Они обращались с арендаторами также, как в Англии или Нормандии, а здесь другие порядки. По приказу короля Афонсу каждый арендатор может поменять хозяина после сбора урожая и до начала посевных работ. Вновь прибывшие крестьяне еще не ведают об этом законе, а замашки рыцарей воспринимают, как норму. Года через два-три, разузнав, что к чему, переходят к новым хозяевам. Те, в свою очередь, заменяют нерадивых арендаторов на более работящих. Лодыри, видимо, пополняют ряды городской голытьбы, потому что к нерадивым хозяевам идти не хотят. Рыцари тоже делают правильные выводы, меняются к лучшему, но, как видно, не все. Я предложил им продать свои земли и вложить деньги в городские дома или торговые суда:

— Хлопот у вас будет меньше, а доходов больше.

Как ни странно, к моему совету прислушались и сразу предложили мне же и купить их владения. Я почему-то думал, что рыцарь не воспринимает себя отдельно от манора. Оказывается, они не воспринимают себя отдельно от денег и беззаботной жизни. Я приказал Самиру осмотреть их владения, договориться о цене и оформить сделки. В отличие от этих рыцарей, у меня были и деньги, и те, кто избавлял меня от лишних забот.

Отдохнув пару недель в кругу семьи, я объехал все свои португальские владения. В каждой деревне приходилось задерживаться на день-два, чтобы рассудить крестьян. Я был для них чем-то вроде Верховного суда, последней инстанцией. Споры были типичные: кто-то потравил посевы и не хочет платить, кто-то убил чужую курицу и не признается, кто-то испортил девку и не хочет жениться. Поскольку меня сопровождал кастелян, в ведение которого находилась данная деревня, мой приговор редко отличался от вынесенного им.

В Лиссабоне меня дожидалась бригантина из, как я называл, Руанской эскадры, которую перенаправил в Саутгемптон. Капитан очень удачно продал вино и купил дешевую шерсть. Поэтому я договорился с Тиберием о постройке еще трех бригантин. Они будут работать на линии Лиссабон-Саутгемптон. Судоходство приносило мне прибыль, намного превышающую ту, что имел от земельных владений. В последнее время в Лиссабон стали приходить нефы из Генуи и Венеции. Раньше они сами шли до Нормандии и Англии. На рейс туда-обратно у них уходило месяцев шесть-восемь. Плыли ведь вдоль берега и только днем. За год делали одну ходку. Теперь они стали плавать на Лиссабон, который превратился в своего рода перевалочную базу. Здесь итальянцы продавали свои товары и покупали привезенные моими бригантинами из Северной Европы. Прибыль за рейс получалась меньше, зато успевали сделать за год три ходки и в итоге заметно выиграть. Да и не надо было плавать по Северной Атлантике с ее частыми штормами. Их примеру последовали иудеи, которые возили товары с Ближнего Востока, Египта и других территорий, занятых мусульманами.

Что мешало — это жара, которая начиналась в середине мая и заканчивалась в середине октября. Иногда солнце так прокаливало все вокруг, что казалось, будто и воздух звенит от перегрева, как слишком туго натянутый канат. Спасаясь от жары, я со всем своим семейством перебрался в замок Мондегу. Там тоже было не ахти, но все-таки лучше, чем в городе. Нашему приезду несказанно обрадовались родители Фатимы, Абдалла и Гхада. Я предлагал ее отцу бросить кузнечное дело, занять должность кладовщика или просто ничего не делать, но кузнец отказался.

— Без горна, наковальни и молота мне будет скучно, — признался Абдалла.