Граф Платон Зубов

— Но это оказало прямо противоположное действие на Национальное собрание. Короля стали обвинять в заговоре с иностранцами против отечества. В этих условиях Людовику и была представлена новая конституция. На подпись.

— И король сам, собственноручно…

— Ее подписал, ваше величество. У него не было выбора: либо принять это юридическое сочинение, либо лишиться короны. Людовик предпочел первое. 14 сентября он подписал Конституцию и был тотчас же освобожден из-под стражи. Впрочем, он тут же дал тайно знать поддерживающим его монархам, что подпись была вынужденной. Тем самым за ними сохранялась свобода действий.

— А у короля единственная надежда…

Из рассказов Н. К. Загряжской А. С. Пушкину.

Потемкин очень меня любил; не знаю, что бы он для меня не сделал. У Машеньки [дочери Н. К. Загряжской] была гувернантка. Раз она мне говорит: «Мадам, я не могу оставаться в Петербурге». — «Почему это?» — «В течение зимы я могу давать уроки, а летом все уезжают в деревню и я не в состоянии оплачивать экипаж или вовсе оставаться без дела».

«Мадемуазель, вы не уедете; надо это устроить по-иному». Приезжает ко мне Потемкин. Я говорю ему: «Как хочешь, Потемкин, а мамзель мою пристрой куда-нибудь». — Ах, моя голубушка, сердечно рад; да что для нее сделать, право, не знаю. — Что же? через несколько недель приписали мою мамзель к какому-то полку и дали ей жалованье. Нынче этого сделать уже нельзя.

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. С. Протасова.

— Анна Степановна, не премени поздравить Платона Александровича корнетом Кавалергардского корпуса в чине генерал-майора.

— Само собой разумеется, государыня. От души за него рада. А того больше, что смог вам угодить.

— Должна признаться, ты была права, Королева Лото. И знаешь, иногда я даже готова поверить в его искренность.

— Видите, государыня, а вы сомневались.

— Разве это непонятно при всех неудовольствиях, которые мне приходилось терпеть от его предшественников.

— Двух одинаких людей, ваше величество, не бывает. Уж на что близнецы, и у тех у каждого свой нрав. А тут.

— Собираешься философствовать, Королева Лото. Лучше распорядись — пусть на завтра мне все семейство нашего генерал-майора представят. Платон Александрович, само собой разумеется, им приглашение передаст, а я хочу, чтобы ты о туалетах позаботилась, куафюрах, порядке, как себя держать. Не хочу давать повода для насмешек нашим придворным пустельгам. Люди достойные, пусть достойно и выглядеть будут.

— А сам Платон Александрович на такое представление согласился?

— Вот это новость! Почему ты спрашиваешь, Анна Степановна?

— Да так как-то показалось мне, не очень он обрадуется.

— Говорила с ним об этом? Где?

— Повиниться, государыня, должна. Заходил ко мне Платон Александрович вчерась. Вот оно в разговоре-то и вышло.

— Не забывает, выходит, первой встречи? Признайся, Анна Степановна, покорила ты сердце молодецкое?

— Вам бы все трунить надо мной, государыня.

— А я ведь ничего всерьез и не говорю. Коли на заре из твоей двери выйдет, в вину тебе не поставлю.

— Да полно вам, государыня. Нужна ему моя дверь!

— Надо, чтобы была нужна, очень надо. Ты ему что следует присоветуешь, вовремя доглядишь.

— Ну, уж это не премину.

— Так что же нашего молодца волновало?

— Спрашивал, как скоро можно ему нового назначения ждать.

— Ишь, нетерпеливый. А ты что сказала?

— От него зависит. Да еще пожурила, после предыдущего пожалования двух недель не прошло.

— Вот видишь, и ошиблась.

— Дал бы Бог побольше таких ошибок Платону Александровичу.

— А с чего это он вдруг заторопился? Досадить кому хочет?

— Как в воду глядите, государыня. Об армии мечтает.

— Как это? Уехать из дворца?

— Нет, он к тому, чтобы в чинах продвинуться. Чистый ребенок: и от вас бы не отходить ни на шаг, и чины бы быстрехонько получать. Тогда, мол, государыня мне и работу по чину даст. Чтобы при деле быть. Не сам мне объяснять стал — я из него чисто клещами каждое обстоятельство вытащила.

— Вот, значит, крючочек-то на Платона Александровича какой.

— Вот-вот. И еще — больно ему нравится в форме на балах красоваться. Рассказывать мне начал, глаза горят, голос звенит. Спрашивает, к лицу ли ему мундир. Похвалила — прямо расцвел.

— Видишь, как оно получается, Анна Степановна. Все говорили, тихоня, скромник, а планы-то у него вон какие.