Граф Платон Зубов

Царское Село. Кабинет Екатерины II. Екатерина, А. В. Храповицкий.

— Голова королевы под ножом гильотины! Франция никогда не смоет этого позора. Сослать королеву, лишить престола, законных прав, даже всех средств к существованию, но отрубить голову! Это свыше человеческого понимания.

— Там, где в игру входит борьба за власть, да еще неограниченную, жестокую, никакими правами не поддержанную, говорить о милосердии или простой человечности просто смешно, Храповицкий.

— Вы всегда относились к Марии Антуанетте скептически, ваше величество, не правда ли?

— Но не настолько, чтобы желать ей смерти да еще такой ужасной. Да, она не вызывала у меня симпатии. Девочка, выданная пятнадцати лет за французского дофина, который, несмотря на всю ее красоту, любой ценой хотел спастись от подобного брака. Скольких усилий ей стоило преодолеть это нерасположение супруга, в конечном счете даже заинтересовать его собой, если не влюбить.

— До любви, государыня, думается, дело не дошло: Людовик был слишком убежденным поклонником прекрасного пола, и верность жены не влияла на его пристрастия.

— Вот вам лишнее доказательство, Храповицкий, что в отношении толпы действительные поступки не производят никакого впечатления. Толпа видит в каждом из нас то, что хочет видеть, то, к чему в силу тех или иных обстоятельств нас приговорила. Никто не оценил супружеской верности Марии Антуанетты — напротив, сброд приписывает ей откровенный разврат, тогда как проступков короля никто не замечал. Его легкомыслие было в порядке вещей.

— Королеве не могли простить ни ее неопытности, ни австрийских привычек, от которых в пятнадцать лет не так просто было отделаться.

— Мне в свое время это удалось, Храповицкий.

— Государыня, вы были велики в каждом своем действии, Мария же Антуанетта хотела просто понравиться придворной партии. Она заискивала перед своими придворными и в то же время постоянно раздражала их своей поддержкой Австрии, будь то события в Голландии или Баварии.

— Непременно повторите свои выводы Платону Александровичу. Это подтвердит его теорию о вреде каких бы то ни было компромиссов. Он сторонник решительности во всем, несмотря ни на какие обстоятельства. Кстати, вы узнали что-нибудь новое об обстоятельствах гибели Марии Антуанетты?

— Очень немного, ваше величество. Мы и так знали, что с момента начала революционных событий именно она стала самым откровенным и ожесточенным противником конституционно-демократического режима.

— Ее нетрудно понять. Она была королевой.

— И держалась — это подтверждают все донесения и газеты — с редким достоинством. После переселения королевской семьи из Версаля в Тюильри она все время старалась побудить супруга к более решительным действиям. Делала все, чтобы ускорить австрийское вторжение — ее слишком заботили судьба и безопасность семьи.

— А дальше — родина не поторопилась прийти на помощь своей преданной дочери, простые граждане увидели в действиях королевы измену Франции. Королева была с самого начала обречена.

— Но как она держалась, государыня, как держалась! Даже якобинцы вынуждены были отдать должное ее мужеству. После взятия Тюильрийского дворца 10 августа 1792-го она вместе с королем оказалась в Тампле… В декабре ее отделили от мужа. Она сумела подавить свое отчаяние. Королева справилась с собой и тогда, когда ей было разрешено последнее свидание с королем перед его казнью. Стража говорила, что она не билась в слезах, но будто хотела передать королю свою душу.

— И свое женское мужество. Я всегда считала женщин в критических положениях более сильными, чем мужчины. Но знаете о чем я подумала, Храповицкий? Мария Антуанетта была счастливой женщиной — у нее было кого любить.

— Вы думаете, государыня, король был достоин такого великого чувства и самоотверженности?

— Больше, чем кто-либо другой. У них была семья. Были дети… Нет, Храповицкий, несмотря ни на что Мария Антуанетта была счастливой женщиной, а ведь ее ждали еще худшие испытания!

— Да, после казни Людовика королеву отделили от сына, а потом перевели из Тампля в тюрьму Консержери. Ей оставили в камере сломанную походную кровать, изорванное соломенное кресло и колченогий стол. Стража уверяла, что было совсем не просто найти такую рухлядь. Ее подбирали специально, чтобы лишить узницу даже тени удобств. И королева не возразила, не пожаловалась ни одним словом.

— Королева, умоляющая о снисхождении весь этот революционный сброд, — вы говорите сущую ерунду, Храповицкий!

— Вы как всегда правы, государыня. Но слабость так естественна.

— Для всех, кроме венценосцев. Сколько провела королева в этом смраде?

— Почти два с половиной месяца. 13 октября ее поставили перед революционным трибуналом.

— Боже, какое посмешище!

— Вот именно, ваше величество. Никакие самые убедительные доводы назначенных королеве защитников — а это были Трансон-Декудрэ и Шово-Лагард, — ни собственные убедительные речи не спасли Марию Антуанетту. Ее обвинили в чудовищных вещах — в измене и подстрекательстве к гражданской войне!