Граф Платон Зубов

— Ты думаешь, эти жертвы нужны ей? Свободе? Или властолюбию и тщеславию тех, кто жонглирует ее понятием? История доказывает: для слишком многих разговоры о свободе — всего лишь орудие для достижения собственных и притом самых низменных целей. Поэтому деяния сознательно пошедшей на смерть Корде — настоящий подвиг.

— И жертва революционному чудищу.

Царское Село. Кабинет Екатерины II. Екатерина, П. А. Зубов.

— Друг мой, вы огорчаете меня.

— Я! Вас, ваше величество! Я в отчаянии!

— И я вынуждена сделать вам выговор.

— Даже так! Мой Бог, что же такого мог сделать этот злосчастный Зубов? Этот вертопрах и капризник?

— Перестаньте дурачиться, мой друг, и отнеситесь к моим словам серьезно. Я очень прошу вас.

— Но разве я когда-нибудь относился иначе к словам моей императрицы? Нет, неправильно — моей обожаемой императрицы?

— Платон Александрович, вы становитесь невыносимы.

— Правда? А вы полагаете, я обязан выносить вечные указания, нотации, выговоры? Учительница и ученик — кому это не надоест.

— И все-таки я вынуждена настоять на своем.

— Еще бы! Разве когда-нибудь случалось иначе!

— Но послушайте же, несносный, вы сегодня совершенно смутили великую княгиню.

— Которую? Но мне и в голову никогда не приходило приближаться к ее высочеству Марии Федоровне. От одного взгляда на эту ходячую добродетель, расползшуюся от бесконечных родов и семейных праздников, я готов бежать без оглядки.

— Не сомневаюсь. Но я имела в виду нашу милую девочку.

— Девочку? Ах, Елизавету Алексеевну! Так в чем же провинился Зубов? Пара танцев и несколько минут разговора — даже это запрещено в отношении великой княгини? Но вы постоянно убеждаете меня, что считаете членом своей семьи. Внимание к впервые выходящему в свет ребенку так естественно для… родственника.

— Да поймите же, мой друг, ей всего четырнадцать лет. Четырнадцать!

— Но вас же это не остановило, когда вы направили ее в постель вашего шестнадцатилетнего внука. Если она может быть женой и скорее всего матерью вашего правнука, то почему не может протанцевать экосез с человеком, который годится ей в отцы?

— Почему вы решили заниматься подсчетом лет? Это вас забавляет? Или вы даете выход своей желчи?

— Я констатирую действительное положение вещей. Оно меня не раздражает, разве что забавляет. Чуть-чуть. А эта крошка действительно очень мила.

— Что вы говорили великой княгине, отчего она все время заливалась краской и старалась спрятать лицо?

— Что я говорил? Не больше того, что полагается говорить дамам во время танца! Пара льстивых слов о ее внешности — кстати, они вполне заслуженны. Комплименты по поводу туалета. Искренний восторг по поводу ловкости в танцах. Ничего кроме.

— Мой друг, но вы же понимали, что кружите голову ребенку!

— Если бы передо мной была не великая императрица, а простая женщина, я бы сказал: вы ревнуете, мадам!

— Платон Александрович, с вами, как с капризным ребенком: вы не можете остановиться в своих шуточках.

— Мадам, но откуда вы можете знать, как ведут себя капризные дети? Ваш единственный сын никогда не занимал вашего времени и ваших чувств. Хотя я забыл, вы величайший специалист в области педагогики и написали даже специальные труды в этой области. Ваше величество, вы прекрасны и непостижимы во всем, что вы делаете! Я снова и снова убеждаюсь в этом.

— Да, я занималась всерьез вопросами воспитания, и вы знаете, как много мною вложено в систему воспитания нашего Смольного института. И разве смолянки — не доказательство того, что наш совместный с Дидро опыт оказался достаточно удачным?

— Еще бы! Тем более совместно с Дидро! Но сегодня вы делаете мне замечание по поводу замужней женщины, которая может сама разобраться в своем поведении.

— У нее нет опыта.

— Слава Богу. Но вы не считали так в отношении вашей первой невестки. Правда, она стала женой цесаревича в восемнадцать лет. И вы обвинили ее в измене супругу на основании — впрочем, было ли какое-нибудь основание, кроме вашей ревности, мадам. У вас есть в этом отношении опыт. Но я вас умоляю, не делайте Зубова мишенью вашего царственного гнева. Главное — в приступе ревности все женщины — независимо от их положения в обществе, в свете — становятся одинаковыми.

— Откуда у вас такой опыт, мой друг?

— Но не подозреваете же вы меня, ваше величество, в том, что я соблюдал девственность до… Судите сами, как бы в таком случае я мог по достоинству оценить то поразительное сокровище красоты, женственности, ума, которое послала мне судьба. На кого бы мне ни приходилось смотреть при вашем дворе, ваше величество, вы затмевали и затмеваете всех. Именно это я и пытался объяснить милой девочке, которой предстоит очень нелегкая жизнь.

— Вы еще хотите стать и пророком, мой друг?

— Пророком? О нет, такого дара у меня никогда не было и не будет. Простой расчет, ваше величество! Эта маленькая великая княгиня никогда не приобретет черт светской львицы…

— В этом и я не сомневаюсь.