Граф Платон Зубов

— Всей моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить вас за величайшую милость ко всему семейству нашему, хотя и древнему, но никакими титулами не отмеченному.

— Теперь справедливость восстановлена. И вам остается только озаботиться костюмом, в котором вам предстоит явиться на императорском приеме. Поздравьте от меня всех ваших братьев и прежде всего достопочтенного батюшку с матушкой.

— Не премину немедля к ним отправиться, ваше величество. Вот только, жаль сестрице не удалось воспользоваться такой честью.

— Полагаю, что Ольге Александровне ее красота заменит любые титулы. Сколько помню, к ней не остался равнодушным даже наследник престола, не правда ли, граф?

Петербург. Дом Д. Г. Левицкого. Д. Г. Левицкий, его гость.

— Специально заехал к тебе, Дмитрий Григорьевич, с новостью по меньшей мере необычайною. Наконец-то сыскался королевич и для последней дьяковской дочки.

— Слава тебе, Господи! А то жалко было смотреть. Кажется всем Дарья Алексеевна взяла, а вот на ж, поди, нет жениха и нет. Последние годы она, помнится, безвыездно у сестрицы Екатерины Алексеевны в Ревеле оставалась. Горько ей тут было, как не понять.

— Да ты что, Дмитрий Григорьевич, по Дарье Алексеевне убиваешься. Спросил бы лучше, кто тот заморский королевич. Ведь из наших сыскался, да еще каких наших. Ну-ка, угадай!

— Наших? Каких же это наших? Холостых вроде у нас нет. Василий Васильевич с Александрой Алексеевной благоденствуют. Николай Александрович с Марьей Алексеевной — пара, водой не разольешь. Граф Стейнбок с Екатериной Алексеевной. Разве что сам Александр Андреевич образ мыслей поменять решил? Нет, не верится. Всегда толковал, что обязательств супружеских не признает и свободы своей ни на что не променяет, а тут…

— А тут невесте тридцатый годок пошел, хочешь сказать. Красота-то, коли и была когда, попривяла.

— Так бы не сказал, а только больно давно Дарью Алексеевну знает. С чего бы меняться ради старой знакомки стал.

— И правильно, Безбородко здесь не при чем. А ты что же, Дмитрий Григорьевич, вдовцов-то обходишь?

— Вдовцов? Так тут Господь наше дружество пока милует. О Гавриле Романовиче не говорю. Послал бы ему Вседержитель сил и крепости духа потерю Катерины Яковлевны пережить. Уж таково-то бедного жаль. Моя Настасья Григорьевна, глядя на него, слезами обливается.

— А вот и зря, Дмитрий Григорьевич. Жених-то он и есть.

— Господи, быть не может!

— Это почему же, позволь тебя спросить?

— Да ведь полугода не прошло, как Катерины Яковлевны не стало. По всем обычаям траура еще никто не снимает.

— Кто не снимает, а кто и сбрасывает. Такая прыть у нашего пиита объявилась — уж на январь свадьба назначена. Так по–настоящему с тем и заехал, чтобы тебя упредить: не обидел бы жениха своим удивлением, не попрекнул бы не к месту.

— Так не шутка это?

— Какая шутка! Шестьдесят лет не стали нашему Гавриле Романовичу помехой: как на крыльях летает. Ждет не дождётся молодую супругу в объятия принять.

— Ну друже, совсем ты меня с мыслей сбил. Так ведь и Катерина Яковлевна, поди, лет на двадцать моложе Гаврилы Романовича была. Чем не молодая? Дал собой до чего ж хороша. Нрава легкого, веселого.

— Ко всем нам расположена была, не так ли?

— Еще бы! К ней, как по огонь к соседушке, все бегали. Помочь не сможет, посочувствует, словом да лаской поддержит.

— То-то и оно. А у Дарьи Алексеевны к дружеству нашему сердце не лежит. Строга, куда как строга. Литературой отродясь не интересовалася. Книг вроде бы и в руках не держала — Марья Алексеевна ее все попрекала. Музыки хоть бы век не слушала.

— Знаю, друже, все знаю. Тем паче Гаврилу Романовича понять не могу. Что бы это с ним приключилося? Чем новая нареченная старика взяла? Одно достоинство — хозяйка, все говорят, отменная, денежки считать умеет, ждет не дождется, как своими обзаведется.

— Так ведь Гаврила Романович…

— Хочешь сказать, никогда им счету не знал? Верно, друже, верно. И покойница Екатерина Яковлевна ему в том не помощница. Ей что есть деньги, что нету — все едино. Лишь бы в доме лад да веселье были.

— И догадок ни у кого никаких?

— Почему же. За догадками дело никогда не станет. Одна, по–моему, самая удивительная. А, может, она как раз ближе всех к истине и есть. Так тебе скажу — не в фаворите ли дело?

— В Зубове? А он-то при чем? Он-то как сюда затесался?

— Да ты вспомни, друже, один раз он уж пииту нашему советом помог — насчет оды, которая его сенатские злоключения прикончила. Похоже, и теперь без совета его не обошлось.

— И чтоб Гаврила Романович такого совета слушать стал? Чай, не ода какая — жена.