Граф М.Т. Лорис-Меликов и его современники

«Совершившееся на прошлой неделе в Петербурге торжественное открытие памятника войны с Турцией 1877—1878 годов сопровождалось таким невежеством и невниманием к прошлым моим заслугам, что вот уже 8-й день, хотя и стыдно сознаваться в этом, не могу отделаться от гнетущего меня чувства досады и раздражения. Взялся я сегодня за перо и хочу высказать Вам, дорогой мой Николай Андреевич, свою печаль, надеясь, что от изложения своего горя на бумаге, авось, полегчает на душе. Ко дню открытия памятника приглашены были в столицу все награжденные в прошлую войну Георгиевскими крестами или золотым оружием. Приглашение последовало и ко мне. В ответном письме к военному министру я уведомил его, что по состоянию моего здоровья я лишен возможности предпринять в настоящее время года поездку в Петербург, а потому не могу, к прискорбию, принять участие в предстоящем торжестве. За сим я был уверен, что в день открытия памятника от Самодержца нашего или же от его дядюшки — шутовского фельдмаршала Михаила Николаевича последует ко мне, как одному из главных деятелей прошлой войны, приветственная телеграмма с выражением сожаления, что болезнь воспрепятствовала мне принять участие в общем военном празднестве — ничего подобного не совершилось, и я был забыт в полном значении этого слова. Даже на обеде, бывшем в этот день у Михаила Николаевича и опубликованном в газетах, хозяин провозгласил целый ряд тостов, бережно не упоминая моего имени...

Между тем, казалось бы, что я имел некоторое право на внимание. Право это основано на несомненных фактах, своевременно опубликованных в газетах и во всех периодических военных изданиях; следовательно, оспариванию не подлежащих. Не коснусь я в настоящем изложении подробностей войны, а ровно хранящихся у меня письменных документов, которые могут послужить ценнейшим материалом для иллюстрации закулисной стороны всего происходившего на войне. Материалы эти попадут в печать в более удобное, чем нынешнее, время и ознакомят русское общество с возникновением как на Азиатском, так, вероятно, и на Балканском театрах войны, неурядицами и самодурством, благодаря безнаказанности членов Императорской фамилии и неразлучно сопровождающей их сволочной камарилии.

Возвращаясь снова к памятнику. Он сооружен из орудий, отбитых в прошлую войну у неприятеля.

Всех орудий было взято 886. Из них 503 взяты войсками действующего в Азиатской Турции корпуса, находившегося со дня открытия войны по день заключения мира под моею командою¹. Состав корпуса доходил в сентябре 77 г. до 104 тыс. человек.

В списке всех георгиевских кавалеров русской армии я, по сроку получения ордена Св, Георгия 2-й степени, имею честь стоять пер-вым_у исключая, конечно, членов царской армии, находящихся у нас вне закона и пользующихся не общечеловеческими, а божественными правами.

Три недели спустя после объявления войны я первый был удостоен получением награждения ордена Георгия 3-й степени за взятие Ардагана с 92 орудиями. Затем последовательно получил: Георгия 2-й степени за разбитие армии Мухтара-паши², Владимира 1-й степени с мечом за взятие Карса и, наконец, я один из всей нашей армии был возведен за войну в графское достоинство (Милютин и Тотлебен³ были возведены годом позже и не исключительно за войну, а за заслуги вообще).

На бывшем 7-го ноября 77 года, на следующий день после взятия Карса — общем параде всех войск, участвующих на главном штурме Карса, в. к. Михаил Николаевич, объехав ряды и поблагодарив войска от имени Государя и своего, выехал к середине фронта и здесь, вынув саблю, скомандовал на караул и отсалютовал мне, крикнув войскам: «Вашему Корпусному командиру генералу Л.М. Ура!» Мы обнялись перед строем... Такой салют, отданный старшим младшему, признается по военным обычаям высшим почетом и наиболее лестною наградою для военного человека. Эпизод этот был своевременно внесен в журнал военных действий и также опубликован во всех газетах.