И перед вами, перед вашим воображением рисуется произвол со всеми ужасными последствиями, нередко ссылкою... И вы вынуждены отказаться от вашего права, законом вам представленного.
И разве это не безнравственность, разве это не опозоренный самой властью дикий произвол?
При том, пока во главе этого учреждения стояли люди даровитые, имевшие значение по своему уму и государственным способностям, зло от него хотя чем-нибудь искупалось, но уже начиная с Потапова1 значение шефа жандармов и III отделения стало мельчать и обращаться в пучину мерзости. Мезенцов2 был также полным ничтожеством, затем Дрентельн... мелочный, тупой.
Я твердо решил упразднить, вырвать с корнем этот нарыв на организме моего отечества. В возможности этого никто не хотел верить. Не верил даже его высочество наследник, на себе самом несший гнет этой подпольной, шпионской власти. Помогла княжна Юрьевская. В этом надо отдать ей справедливость полнейшую. Она подготовила почву и однажды сказала мне: «Теперь говорите государю. Я уже говорила ему».
3 августа 1880 г. был мой доклад о задержанных в «Бристоле» некоторых злоумышленниках, о планах, при них найденных, и т. п. Государь все это рассматривал и слушал со вниманием. Когда кончился доклад, я говорю:
— Ваше величество, у меня есть еще доклад по одному вопросу, меня касающемуся.
— Что такое, говори.
— Ваше величество, упраздните вы пост вице-императора.
— Что такое? Что ты говоришь?
— Вам, государь, угодно было так называть меня неоднократно, шутя. Но вам известно, как много говорено и писано в Европе об этом моем ненормальном положении. Ведь я стою между вами и министрами. Они связаны мною по рукам, власть и значение их совершенно умалены моею деятельностью как председателя Верховной комиссии. Притом давно пора развязаться с этим разносторонним учреждением: полиция тайная, полиция явная — все это в разных видах, друг другу противоречащих, друг другу мешающих... Они должны идти к одной цели — и пошел говорить в этом направлении, подробно развивая одушевлявшую издавна
Государь об отставке моей и слышать не хотел. Прямо сказал, что, одобряя мою мысль, представляет мне первому и ее осуществление. Назначает меня министром внутренних дел. «Но для Макова, — прибавил государь, — ты знаешь, что я люблю его — надо бы что-нибудь придумать». Тогда я предложил Макова на пост в Департамент Исповеданий.
Государь одобрил, просил изложить все это на бумаге. В тот же день я дал знать М.С. Каханову, чтобы он был у меня в Царском Селе рано утром 4 августа в 9 часов. Каханов приехал. Доклад был составлен, и в тот же день, 4 августа, государь выразил готовность его утвердить. Тогда я, чтобы заручиться сторонниками нового столь важного акта и чтобы его не поколебали, просил государя дозволить съездить мне к П.А. Валуеву.
«20 лет ведая делами управления, он опытнее меня и даст совет и указания, необходимые мне». Государь вполне на это уполномочил. В тот же день я отправился из Царского Села на Каменный остров к П.А. Валуеву, разъяснил ему дело, и он с первых же слов вполне одобрил мою мысль и мой доклад. Переходя к его подробностям, находил, что напрасно я министру пост сдаю и Департамент исповеданий, но не нашел нркным изменить это. На другое утро, 5 августа, государь вызвал к себе вместе со мною графа П.А. Валуева и Макова. «Ты, Петр Александрович, читал доклад Лориса?» — спросил государь при мне Валуева. Тот выразил полнейшее одобрение докладу.
«Ну, позовите Макова!» Позвал Макова. «Любезный Маков, ты знаешь, как я люблю тебя и как доволен твоей службой. Но теперь я признал необходимым слить III отделение и ведомство шефа жандармов с Министерством внутренних дел, а потому...» и т. д. — Маков вышел из кабинета министром почт и телеграфов».
Беседа Семевского с М.Т. Лорис-Меликовым произошла, всего вероятнее, в Ницце в конце 1881 г.
1 Потапов Александр Львович (1818—1886) — генерал-адъютант, в 1861 —1864 гг. начальник штаба корпуса жандармов и управляющий III отделением собственной Его Императорского Величества канцелярии.
2 Мезенцов Николай Владимирович (1827—1878) — генерал-адъютант, с
1876 г. — шеф жандармов.
№ 52