Прежде власть для борьбы с крамолою вооружалась только карательными мерами, которые приводились в действие на основании полицейских подозрений и дознаний, или полицейских и военно-судебных следствий. Фикция существовала такая, что крамола коренится в злой воле небольшого кружка лиц, закоренелых в ненависти к современному государству и общественному строю, который через агитацию уловляет в сети незрелые умы, делая их своими орудиями для разных злодеяний. Потому предполагалось, что стоит только уловить крамолу в ее корнях и нитях — и тогда крамоле будет положен конец. Долговременный опыт доказал, однако, что одними караниями ничего достигнуть нельзя, что карания не только не устрашают и не уменьшают числа крамольников, но точно увеличивают их. Вообще под влиянием карательных мер революционное движение приняло характер массового, стихийного, подражательного, в котором не усматривалось ни корней, ни нитей и которое хотя совершалось иногда при посредстве агитации, но где агитация прежде своего появления видимо ожидалась уже. Последнее обстоятельство, естественно, вело к предположению: нет ли в самой жизни, в многоразличных ее сферах, состоящих под разными влияниями, и таких влияний, которые не только облегчали бы агитации действие на незрелые умы, но и самые эти умы предрасполагали к уклонению с законного пути, одним словом, в самом положении вещей нет ли чего-нибудь такого, что подготовляет революционный материал? Мысль о том, что одних карательных мер недостаточно для борьбы со злом, сознана уже давно правительством и оно призывало рке общество к содействию. Но не было сделано указаний, как и в чем должно выразиться это содействие общества, и воззвание к обществу осталось без последствий. Теперь графу Аорис-Меликову предоставлено широкое право пользоваться содействием общества во всех тех случаях, когда он признает это нужны^, и вместе с этим ему дано право распоряжаться не только всеми существующими в России правительственными учреждениями и лицами, насколько то признано будет им нужно для Высочайше возложенной на него задачи, но и непосредственно испрашивать новые Высочайшие повеления и указания в тех, конечно, случаях, когда окажется нужным сделать какие-нибудь перемены в тех или других частях существующего порядка, чтобы поставить его в соответствие с его задачею. Своею же задачею граф Лорис-Меликов ставит, как он объясняет это в своем обращении к петербургскому обществу: не только «восстановить потрясенный порядок», но и «возвратить отечество на путь дальнейшего мирного преуспеяния, указанного благими предначертаниями Августейшего его вождя».
Казалось бы, надобно было только радоваться, что такое большое дело, как распознание наших общественных недугов и уврачевание их, принял на себя такой человек, как граф Лорис-Меликов, который в Харькове доказал свое умение и бороться успешно с крамолой, и понимать данное настроение, и данные нужды и желания общества. Чего же лучше? Между тем, странное дело! некоторым из наших патриотов не нравится именно то, что граф Лорис-Меликов не хочет ограничиться исключительно одними карательными мерами, а хочет вступить в какие-то сношения с обществом и выслушивать его мнение, принимая его к сведению и даже к руководству.
Во главе таких патриотов стоят «Московские ведомости».
«О деятельности графа Лорис-Меликова из Петербурга пишут от 15-го (27) апреля в венскую «Ро1Ш$сЬе Соггезропскпг»: «Не менее благотворна, чем самые мероприятия графа Лорис-Меликова, совершенно не привычная здесь быстрота, с какою они приводятся в исполнение. Едва сделано было высшим правительством распоряжение о смягчении участи молодых людей, которые только по юношеской незрелости и неопытности вошли в столкновение с законом, как уже начальникам всех отраслей управления посланы были положительные предписания применить к делу эту Высочайшую милость немедленно и в самых широких размерах. В течение немногих дней 4300 молодых людей были освобождены от полицейского надзора и более 1900 человек, сосланных в «не столь отдаленные губернии Сибири», отпущены на родину.