Граф де Монте-Кристо. Части 1, 2, 3

Одна мысль с особенной силой приводила его в неистовство: во время переезда, когда он, не зная, куда его везут, сидел так спокойно и беспечно, он мог бы десять раз броситься в воду и, мастерски умея плавать, умея нырять, как едва ли кто другой в Марселе, мог бы скрыться под водой, обмануть охрану, добраться до берега, бежать, спрятаться в какой-нибудь пустынной бухте, дождаться генуэзского или каталонского корабля, перебраться в Италию или Испанию и оттуда написать Мерседес, чтобы она приехала к нему. О своем пропитании он не беспокоился: в какую бы страну ни бросила его судьба — хорошие моряки везде редкость; он говорил по-итальянски, как тосканец, по-испански — как истый сын Кастилии. Он жил бы свободным и счастливым, с Мерседес, с отцом, потому что выписал бы и отца. А вместо этого он арестант, запертый в замке Иф, в этой тюрьме, откуда нет возврата, и не знает, что сталось с отцом, что сталось с Мерседес; и все это из-за того, что он поверил слову Вильфора. Было от чего сойти с ума, и Дантес в бешенстве катался по свежей соломе, которую принес тюремщик.

На другой день в тот же час явился тюремщик.

— Ну что, — спросил он, — поумнели немного?

Дантес не отвечал.

— Да бросьте унывать! Скажите, что бы я мог для вас сделать, ну, говорите!

— Я хочу видеть коменданта.

— Я уже сказал, что это невозможно, — отвечал тюремщик с досадой.

— Почему невозможно?

— Потому что тюремным уставом арестантам запрещено к нему обращаться.

— А что же здесь позволено? — спросил Дантес.

— Пища получше — за деньги, прогулка, иногда книги.

— Книг мне не нужно, гулять я не хочу, а пищей я доволен. Я хочу только одного — видеть коменданта.

— Если вы будете приставать ко мне с этим, я перестану носить вам еду.

— Ну что ж? — отвечал Дантес. — Если ты перестанешь носить мне еду, я умру с голоду, вот и все!

Выражение, с которым Дантес произнес эти слова, показало тюремщику, что его узник был бы рад умереть; а так как всякий арестант приносит тюремщику около десяти су дохода в день, то тюремщик Дантеса тотчас высчитал убыток, могущий произойти от его смерти, и сказал уже помягче:

— Послушайте: то, о чем вы просите, невозможно, стало быть, и не просите больше; не было примера, чтобы комендант по просьбе арестанта являлся к нему в камеру, поэтому ведите себя смирно, вам разрешат гулять, а на прогулке, может статься, вы как-нибудь встретите коменданта. Тогда и обратитесь к нему, и если ему угодно будет ответить вам, так это уж его дело.

— А сколько мне придется ждать этой встречи?

— Кто знает? — сказал тюремщик. — Месяц, три месяца, полгода, может быть, год.

— Это слишком долго, — прервал Дантес, — я хочу видеть его сейчас же!

— Не упорствуйте в одном невыполнимом желании, или через две недели вы сойдете с ума.

— Ты думаешь? — сказал Дантес.

— Да, сойдете с ума: сумасшествие всегда так начинается. У нас уже есть такой случай; здесь до вас жил аббат, который беспрестанно предлагал коменданту миллион за свое освобождение и на этом сошел с ума.

— А давно он здесь не живет?

— Два года.

— Его выпустили на свободу?

— Нет, посадили в карцер.

— Послушай, — сказал Дантес, — я не аббат и не сумасшедший; может быть, я и сойду с ума, но пока, к сожалению, я в полном рассудке; я предложу тебе другое.

— Что же?

— Я не стану предлагать тебе миллиона, потому что у меня его нет, но предложу тебе сто экю, если ты согласишься, когда поедешь в Марсель, заглянуть в Каталаны и передать письмо девушке, которую зовут Мерседес… даже не письмо, а только две строчки.

— Если я передам эти две строчки и меня поймают, я потеряю место, на котором получаю тысячу ливров в год, не считая дохода и стола; вы видите, я был бы дураком, если бы вздумал рисковать тысячей ливров, чтобы получить триста.

— Хорошо! — сказал Дантес. — Так слушай и запомни хорошенько: если ты не отнесешь записки Мерседес или по крайней мере не дашь ей знать, что я здесь, то когда-нибудь я подкараулю тебя за дверью и, когда ты войдешь, размозжу тебе голову табуретом!

— Ага, угрозы! — закричал тюремщик, отступая на шаг и приготовляясь к защите. — Положительно у вас голова не в порядке; аббат начал, как и вы, и через три дня вы будете буйствовать, как он; хорошо, в замке Иф есть карцеры.

Дантес поднял табурет и повертел им над головой.

— Ладно, ладно, — сказал тюремщик, — если уж вы непременно хотите, я уведомлю коменданта.

— Давно бы так, — отвечал Дантес, ставя табурет на пол и садясь на него с опущенной головой и блуждающим взглядом, словно он действительно начинал сходить с ума.

Тюремщик вышел и через несколько минут вернулся с четырьмя солдатами и капралом.

— По приказу коменданта, — сказал он, — переведите арестанта этажом ниже.

— В темную, значит, — сказал капрал.

— В темную; сумасшедших надо сажать с сумасшедшими.

Четверо солдат схватили Дантеса, который впал в какое-то забытье и последовал за ними без всякого сопротивления.

Они спустились вниз на пятнадцать ступеней; отворилась дверь темной камеры, в которую он вошел, бормоча:

— Он прав, сумасшедших надо сажать с сумасшедшими.