Граф Алексей Андреевич Аракчеев

А. К. Гриббеi[i]

ГРАФ АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ АРАКЧЕЕВ

(Из воспоминаний о Новгородских военных поселениях 1822-1826)

В ряду разных бедствий и невзгод, перенесенных русским народом в течение тысячелетнего его

существования, не последнее, конечно, место занимают военные поселения, оставившие по себе

неизгладимые следы не только в памяти значительной части населения России, но и в его

экономическом быту.

Как возникла злосчастная мысль об учреждении у нас военных поселений и как применялось на

практике ее осуществление, я не буду говорить, так как об этом много уже было писано. Кроме

весьма обстоятельно составленной книги «Граф Аракчеев и военные поселения», в некоторых из

наших периодических изданий помещено было несколько статей и рассказов из истории и быта

военных поселений, преимущественно Новгородских. Полной истории этих учреждений у нас еще

нет, да таковая, разумеется, еще и невозможна ныне, когда многое, что было бы в состоянии

пролить яркий свет на эпоху царствования Благословенного, лежит пока еще под спудом и, Бог

весть, когда выглянет на белый свет. Между тем учреждение и существование военных поселений

представляют собою весьма крупное явление Александровской эпохи. В тех приемах, с какими

осуществлялось у нас чуждое духу русского народа учреждение, виден характер тогдашнего

времени; поэтому я полагаю, что всякий факт из истории этой эпохи, — как бы ни казался он, с

первого взгляда, незначителен, — на самом деле никогда не будет лишним, и — кто знает? — быть

может, пособит будущему историку представить правдивую картину нашего прошлого.

Эти соображения, а также и настояния некоторых моих друзей побудили меня, старого инвалида-

поселенца, взяться за перо, припомнить давно минувшее и передать на бумаге те, уцелевшие в

моих воспоминаниях, случаи из быта военных поселений, которые могут отчасти служить к

характеристике того времени.

I

20 января 1822 года я, тогда еще шестнадцатилетний мальчик, отправлен был моим отцом на

службу в гренадерский графа Аракчеева полк, поселенный в Новгородской губернии, по реке

Волхову. В этом полку уже служил, в чине поручика, мой старший брат, и потому неудивительно,

что отец, зная о всей строгости службы на глазах самого Аракчеева, что называется на юруi [i ],

решился отдать меня туда: моя молодость и совершенная неопытность требовали, в особенности

на первое время, бдительного надзора и руководства со стороны человека более или менее

солидного и хотя несколько поиспытанного уже жизнью.

По поступлении в полк, несмотря на новость положения и на кажущуюся свободу, какою

пользовались тогда подпрапорщики и унтер-офицеры из вольноопределяющихся, я сильно

тосковал первое время и очень смущался некоторыми, дикими для меня, сторонами военной

жизни; мне так и казалось, что будто бы я попал в какое-то механическое заведение, где каждое

движение, каждый шаг, каждое слово были заранее определены, размерены и отсчитаны.

На другой же день по приезде моем в полковой штаб брат мой представил меня полковому

командиру, полковнику фон Фрикену, пользовавшемуся особенною благосклонностью Аракчеева и

милостью Александра I.

На немецком языке фон Фрикен выразил свое удовольствие принять меня к себе в полк и обещал

содействовать моему определению на службу. Действительно, когда в апреле месяце того же 1822

года Аракчеев приехал в полк, я был представлен ему.

Фигура графа, которого я увидел тогда впервые, поразила меня своею непривлекательностью.

Представьте себе человека среднего роста, сутулого, с темными и густыми, как щетка, волосами,

низким волнистым лбом, с небольшими, страшно холодными и мутными глазами, с толстым,

весьма неизящным носом, формы башмака, довольно длинным подбородком и плотно сжатыми

губами, на которых никто, кажется, никогда не видывал улыбки или усмешки; верхняя губа была

чисто выбрита, что придавало его рту еще более неприятное выражение. Прибавьте ко всему

этому еще серую, из солдатского сукна, куртку, надетую сверх артиллерийского сюртукаi i[i i], и вы

составите себе понятие о внешности этого человека, наводившего страх не только на военные

поселения, но и на все служившее тогда в России.

-

Кто твой отец? — спросил меня граф своим гнусливым голосом, так часто заставлявшим

дрожать даже людей далеко не трусливых.

Надо заметить, что Аракчеев произносил сильно в нос, причем еще имел привычку не

договаривать окончания слов, точно проглатывал его. Трепеща всем телом, я ответил на вопрос.

-

Я принимаю тебя, — сказал Аракчеев, — но смотри, служить хорошо. Шелопаев я терпеть

не могу!

Я был зачислен подпрапорщиком в 4-ю фузелернуюiv[iv] роту гренадерского графа Аракчеева