Грабители морей

Вахтенный офицер, сидевший в ближайшей к палубе каюте, услыхал возню и подумал, что это поссорились матросы. Он вышел на палубу и в ту же минуту упал, чтобы уж больше не вставать. Пятеро матросов вошли в капитанскую каюту и закололи капитана, прежде чем тот успел сообразить, что такое случилось.

Затем последовала ужасная сцена. Восемьдесят пиратов, понимая, что щадить кого-нибудь, значит губить себя, ворвались в межпалубное пространство и принялись крошить спящих раздетых матросов. Часть пиратов проникла в общую офицерскую каюту и перебила сонных офицеров. Одним словом, весь экипаж был перебит до последнего человека, причем ни офицеры, ни матросы не успели даже дать себе отчета в том, что происходит.

Это была не битва, а бойня. Защищаться пробовали только человек двадцать, которым удалось сплотиться тесною группой и пустить в дело кое-какое холодное оружие. Но они в конце концов погибли так же, как и их товарищи.

В десять минут пираты исполнили свое черное дело, и из английских моряков не осталось в живых ни одного на всем фрегате.

На рассвете шесть остальных кораблей английской эскадры, стоявших милях в двух от фиорда, увидали фрегат «Медею», на всех парусах при попутном ветре выходивший из фиорда и направляющийся к югу. Прежде чем они успели спросить фрегат, что это значит, как он уже сам отсалютовал им флагом и выставил разноцветные сигналы, означающие: «Спешное поручение в Англию. Приказ адмирала».

Шесть кораблей отвечали на салют, и «Медея» быстро исчезла в утреннем тумане.

Что же тем временем делалось в Розольфсе и удалось ли Иоилю поспеть вовремя, чтобы спасти капитана Вельзевула?

Что стало с Ольдгамом и Красноглазым? Удалось ли им убежать от англичан? Что касается Надода, то его исчезновение объяснялось очень просто: увидав крушение своих надежд, он, по всей вероятности, спрятался где-нибудь в доме и убрался незаметно из Норрланда. Но почтенному бухгалтеру не было никакой нужды скрываться и ему даже в голову не могла прийти такая мысль. А между тем оба исчезли неизвестно куда.

Когда Ингольфа заперли в башню, он понял, что участь его решена и что спасти его может только чудо, а так как в чудеса он не верил, то и готовился к смерти. Он думал теперь только о своем отце, с которым не видался после своего приключения и который так был бы рад зачислению Ингольфа в регулярный флот. Прегрешения Ингольфа не были для него позором, по понятиям той эпохи, а патент на капитанский чин сглаживал их окончательно. Для него уже начиналась новая жизнь, как вдруг явились эти проклятые англичане и помешали всему… Его обвинили в покушении на грабеж Розольфского замка, что было уже несмываемым позором, так как тайное поручение, данное Ингольфу королем, должно было оставаться в секрете. Оставляя в стороне вопрос о том, был или нет герцог Норрландский независимым владетелем, во всяком случае он составил заговор против короля, и король имел полное право защищаться. Скверно во всей экспедиции было только то, что королевский фаворит Гинго действовал через гнусных посредников, вроде Надода, и из-за этого Ингольф очень много терял, так как адмиралу Коллингвуду нечего было опасаться дипломатического вмешательства со стороны министра, никогда бы не решившегося признаться, что он заодно с «Грабителями».

Другое дело, если бы Ингольфу, произведенному в капитаны, одному было бы поручено все дело. Тогда его личность была бы неприкосновенна для англичан, и они никогда не посмели бы сделать того, что сделали. Но, к несчастью, знаменитый корсар действовал заодно с Надодом, и уже одно это обстоятельство оправдывало образ действий по отношению к нему английского адмирала.

Обдумав и обсудив свое положение со всех сторон, Ингольф пришел к выводу, что для него, Ингольфа, нет ни малейшей надежды на спасение. На какой-нибудь неожиданно великодушный поступок Иоиля нечего было и рассчитывать: еще Гаральд или его сыновья могли бы, пожалуй, сделать что-нибудь в этом роде, но англичане именно и отличаются совершенным отсутствием великодушия: это их характеристическая черта. Если даже проследить всю историю Англии, в ней не найдешь ни одного великодушного деяния.

Придя в этом отношении к определенному выводу, Ингольф стал обдумывать, не представится ли ему какой-либо возможности совершить побег.

Он принялся тщательно осматривать свое помещение. Тюрьма освещалась единственным окошком в тридцать сантиметров высоты при десяти сантиметрах ширины. Убежать через такое отверстие можно было только при помощи доброй феи, если б та превратила узника в птицу. Стены были необъятной, чисто средневековой ширины, а двери были железные, и о том, чтобы их выломать, нечего было и думать. Тюрьма была выбрана замечательно удачно, и сам Надод, если б его туда засадили, закончил бы тут ряд своих счастливых побегов. Целый день Ингольф придумывал какой-нибудь способ к побегу и не придумал ничего.

Таким образом, он должен был готовиться к смерти.