Говардс-Энд

Генри с горечью рассмеялся. Подойдя к буфету, Маргарет взяла тарелку для завтрака. Потом, поскольку она завтракала последней, погасила спиртовую лампу, которая подогревала посуду. Она держалась с ним ласково, но серьезно. Было ясно, что Генри не столько раскрывает перед ней свою душу, сколько дает ей понять, насколько огромна разница между душой мужчины и душой женщины, а ей совсем не хотелось слушать его рассуждения на эту тему.

— Хелен пришла? — спросила она.

Генри покачал головой.

— Но это никуда не годится! Мы не должны допустить, чтобы она слушала сплетни миссис Баст.

— Боже мой! Нет, конечно! — воскликнул он, на мгновение став самим собой. Потом спохватился: — Ну и пусть болтают. Моя песенка спета, хотя я благодарю тебя за твое бескорыстие, при том что моя благодарность, конечно, ничего не стоит.

— И она мне ничего не передала — на словах или записку?

— Я об этом ничего не слышал.

— Пожалуйста, позвони.

— Зачем?

— Как? Чтобы спросить слуг.

С трагическим видом он направился к колокольчику и позвонил. Маргарет налила себе кофе. Пришел дворецкий и сообщил, что мисс Шлегель, насколько ему известно, ночевала в гостинице. Следует ли ему сходить за ней в «Георг»?

— Я сама схожу. Спасибо, — отпуская его, сказала Маргарет.

— Это плохо, — проговорил Генри. — Такие вещи быстро выплывают наружу. Раз уж слова были сказаны, нам эти разговоры не остановить. Мне были известны случаи, касавшиеся других мужчин, которых я когда-то презирал и думал, что я-то не такой, что я не поддаюсь соблазнам. О, Маргарет… — Он подошел и сел рядом, изображая муки совести. Маргарет с трудом его слушала. — Мы, мужчины, всегда хоть раз попадаем в подобное положение. Поверишь ли? Бывают моменты, когда самый сильный человек… «Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть».[47] Это верно, не так ли? Если бы ты все знала, ты простила бы меня. Я был так далек от благотворных влияний — далек даже от самой Англии. Мне было очень, очень одиноко, я истосковался по женскому голосу. Но довольно. Я уже рассказал тебе так много, что ты могла бы меня простить.

— Да, довольно, дорогой.

— Я… — Он понизил голос. — Я пережил адские мучения.

Она серьезно задумалась над его словами. Пережил ли? Страдал ли он, терзаемый раскаянием? А быть может, просто сказал себе: «Ну все, хватит! Пора вернуться к респектабельной жизни»? Скорее последнее, если она правильно распознала его натуру. Человек, переживший адские мучения, не кичится своей мужественностью. Он смиренен и не выставляет напоказ свое мужское жизнелюбие, если, конечно, оно в нем еще есть. Только в сказках грешник бывает кающимся, но ужасным, а следовательно, способным подчинить чистую женщину своей непобедимой власти. Генри хотелось бы быть ужасным, но у него отсутствовали необходимые для этого качества. Он был обычным добрым англичанином, оступившимся на жизненном пути. То, что поистине заслуживало порицания — его неверность миссис Уилкокс, — казалось, его вовсе не беспокоило. И Маргарет очень хотелось поговорить с ним о миссис Уилкокс.

Понемногу история его падения была рассказана. Простая история. Время действия — десять лет назад. Место — гарнизонный городок на Кипре. Он то и дело спрашивал ее, может ли она его простить, а она отвечала: «Я уже простила тебя, Генри». Маргарет осторожно выбирала слова, чтобы не дать ему впасть в панику. Она изображала наивную девушку, пока он вновь не возвел крепость и не спрятал там от мира свою душу. Когда вошел дворецкий, чтобы убрать посуду, Генри уже был в совершенно ином настроении — он поинтересовался у молодого человека, куда это он так торопится, и пожаловался на вчерашний шум, доносившийся с половины слуг. Маргарет пристально посмотрела на дворецкого. Этот красивый мужчина показался ей как женщине даже привлекательным — правда, ее влечение к нему было настолько слабым, что она едва отдавала себе в нем отчет. И все же, признайся она Генри в своем чувстве, он тут же начал бы метать громы и молнии.

Когда Маргарет вернулась из «Георга», строительство крепости благополучно завершилось и перед ней стоял прежний Генри — уверенный в себе, скептичный и доброжелательный. Он очистил свою совесть, был прощен, и теперь самое главное было забыть о падении, отправив его той же дорогой, что и прочие неудачные вложения. Джеки присоединилась к Говардс-Энду и Дьюси-стрит, к ярко-красному автомобилю, к аргентинским песо и всем остальным вещам и людям, в которых никогда не было проку, а уж тем более теперь. Ему мешали эти воспоминания. И он едва мог сосредоточиться, когда Маргарет принесла из «Георга» тревожные вести. Хелен и ее протеже съехали.

— Ну и пусть убираются — я хочу сказать, этот парень со своей женой, потому что чем больше твоя сестра будет у нас на глазах, тем лучше.

— Но они уехали, и не вместе. Хелен — очень рано утром, а Басты — перед моим приходом. Ничего не просили передать. И на мои письма не ответили. Боюсь подумать, что все это значит.

— А что ты им написала?

— Я же рассказала тебе вчера вечером.

— О… да… конечно! Дорогая, давай прогуляемся по саду.