Готы

Смерть, рабство, распад племенных связей, утрата привычного образа жизни, разрушение семей, члены которых продавались римлянами жадным до дешевой «челяди» работорговцам не только «оптом», но и «в розницу»… – это была катастрофа таких масштабов, что не нужно было дожидаться смерти готского вождя, чтобы убедить его обезглавленный народ в гибельности избранного им пути. Но вот Радагайс, разбитый Стилихоном, сложивший оружие под Фезулами и закованный римлянами в цепи, был вероломно казнен своими «культурными» победителями. И молва, «быстрокрылая Осса», как сказал бы Гомер, разнесла горестную (для «варваров») весть о гибели громадного племенного союза остготов по всем градам и весям, достигнув северных и северо-восточных заданубских и заренских областей, так что, по крайней мере, остготы, или остроготы, смирились с необходимостью жизни под гуннским игом. Пусть под игом, но все-таки – жизни. Из двух зол всегда обычно выбирают меньшее. «Оставшиеся на месте (под гуннским контролем остготы. – В.А.), ослабленные уходом большей части своих соплеменников (с Радагайсом. – В.А.), оставив мысль о сопротивлении, склонились под гуннское иго», – писал Людвиг Шмидт, особенно скептически описывающий данную фазу истории готов. Слишком очевидно, что «третьего пути» у остготов просто не было.

Конечно, интересно было бы узнать чуть подробнее, в чем конкретно выражалось это гуннское иго. Но и так ясно, что представление о нем явно мрачнее, чем оно было в действительности. В те беспокойные времена больше всего ценились хорошие воины. Поскольку готы были как раз хорошими воинами, их подчинение гуннскому «игу» и жизнь под этим «игом» вовсе не означали совершенно бесправного существования в сплошном «море крови и слез», а лишь утрату готами полного суверенитета в области принятия военных и политических решений. Но насколько свободен народ, не имеющий своей земли и своего царя? Так или иначе такому народу необходимо куда-то податься и к кому-то приткнуться, как пытался упорно «приткнуться» к римлянам даже великий Аларих, хотя он был гигантом (и не только – половым) по сравнению с жалким (во всех отношениях) Гонорием, а его войско было единственной реальной военной силой на всем Италийском, или Апеннинском, полострове. Порой трудно отделаться от впечатления, что народы, вторгавшиеся в римские пределы с севера, востока и северо-востока, перед лицом внешне столь прочной и впечатляющей, несмотря на свою внутреннюю слабость, военной и гражданской организации Римской «мировой» империи осознавали одну простую истину: что они просто еще не способны сами занять место римлян в роли владык этой «мировой» империи. Первым «варваром», убежденным в своей равноценности и равнозначности римским императорам и остервенело пытавшимся добиться от них своего признания таковым, был гуннский царь с готским именем Аттила. До него все вожди «варваров» готовы были удовольствоваться меньшим – поддержкой и покровительством римской власти, статусом римских военных поселенцев, римских союзников, римских должностных лиц и военачальников (пусть даже высочайшего ранга).

Гунны до-аттиловской эпохи, эпохи первых союзов с неоднократно разбитыми ими остготами, были степными разбойниками, такими же охотниками «за зипунами», какими были и сами готы всего за несколько десятилетий до гуннского нашествия. Гунны были язычниками, что сильнее сближало гуннов с остготами (в большинстве своем – также язычниками), чем с вестготами (христианами-арианами, стараниями епископа Вульфилы), уже давно живущими на римских землях и потому – волей-неволей – в той или иной мере романизированными. К тому же у остготов с момента загадочной во многих отношениях гибели Германариха, по существу, не было собственных царей. Конечно, были среди них еще Амалы, призванные властвовать храбрые воеводы, враги гуннов, мечтавшие о продолжении или возобновлении сопротивления гуннам. Но были и другие – смирившиеся с тем, что гунны их разбили, и продолжавшие сражаться под началом своих гуннских победителей.

Даже поднаторевшему в генеалогии готских владык Иордану, не говоря уже о его многочисленных последователях или исследователях, порой было явно непросто разобраться во всех ее хитросплетениях: