Готы

Для огромного большинства тогдашних жителей Первого Рима ограничение времени его разграбления всего лишь тремя, пятью или шестью (пусть даже ужасными во всех отношениях) днями имело гораздо большее – и, прямо скажем, жизненно важное в буквальном смысле слова – значение, чем неприкосновенность святых мест и церковного имущества. Ибо, если разграбление Рима на Тибре готами, сарматами и гуннами Алариха в 410 г. причинило населению «Вечного Города» куда меньше вреда, чем его разграбление вандалами и аланами Гейзериха в 455 г. или тем более испанскими, немецкими и итальянскими наемниками венчанного владыки Священной Римской империи и короля Испании Карла V Габсбурга в 1527 г. (в ходе этого «Сакко ди Рома[458]» захватчикам-христианам, а в случае воевавших под имперскими знаменами испанцев и итальянцев – еще и поголовно римо-католикам[459]! – было дозволено неделями творить над Римом и римлянами все, что им было угодно), то это объяснялось лишь краткостью времени, отведенного Аларихом своим людям на грабеж. «Поразительно короткий срок, который дан был Аларихом воинам для грабежа, также должен был смягчить его ужасы, так как грабители должны были спешить воспользоваться разрешенным сроком исключительно на то, чтоб набрать побольше добычи» («История города Рима в Средние века»). Простой воин, оказавшись в огромном, совершенно незнакомом ему городе, может, если ему не повезет, за отведенные ему на грабеж три дня, бродить по узким кривым улочкам кварталов бедноты (трущоб в «столице Экумены» было предостаточно), изнасиловать пару местных девиц и … остаться с пустыми руками, не считая пары бусин или, может быть, серебряного крестика. Поэтому еще Грегоровиус с долей сарказма подчеркивал, что готы, гунны, скиры и сарматы Алариха на протяжении этих столь ценных для них трех суток, несомненно, ели и пили все, что могли найти. И, если ложились где-нибудь спать, отдохнуть часик-другой «от трудов праведных», без труда находили себе и наложниц.

А вот вырвавшиеся на свободу римские рабы, указывавшие захватчикам места, где укрывались их хозяева со своим добром, действительно не знали меры в мщении своим недавним угнетателям. Но разве можно было их за это осудить?

О, час, которому и слушать и внимать
Крушенье мощных царств, когда стальная рать
Деяний вековых ложится горьким прахом!
О, толпы, яростью взметенные и страхом!
Железо лязгает, и золото звенит,
Удары молота о мрамор стен и плит,
Фронтоны гордые, что славою повиты,
На землю рушатся, и головы отбиты
У статуй, и в домах ломают сундуки,
Насилуют и жгут, и сжаты кулаки,
И зубы стиснуты; рыданья, вопли, стоны
И груды мертвых тел – здесь девушки и жены:
В зрачках – отчаянье, в зубах – волос клочки
Из бороды, плеча мохнатого, руки…
И пламя надо всем, играющее яро
И вскинутое ввысь безумием пожара!

(Эмиль Верхарн. Варвары)

Хотелось бы обратить внимание уважаемого читателя на ту часть приведенного выше описания знаменитым бельгийским поэтом взятия Рима на Тибре Аларихом, в которой речь идет о (якобы) целенаправленном разрушении захватчиками-«варварами» стен, плит, фронтонов и статуй. По мнению Грегоровиуса было бы «нелепо и смешно представлять себе», будто эти алчущие добычи воины, якобы «от природы одержимые каким-то особым озлоблением против храмов и колонн, во время их короткого, соединенного с грабежом пребывания в Риме, ничего другого не делали, как только ходили всюду с молотом в руке, разбивали статуи, взбирались при помощи подъемных машин на театры и бесполезно мучили себя тем, чтобы сдвинуть с места огромные глыбы камней» (Грегоровиус).

Врываясь в женские монастыри, захватчики «насильственно освобождали несчастных монахинь от данного ими обета девственности» (Грегоровиус). Причем готы-ариане вели себя не лучше своих гуннских и аланских братьев по оружию, все еще косневших в язычестве. Марцелла, благочестивая приятельница блаженного Иеронима, первая монахиня Рима из знатного рода, попыталась умолить насильников, ворвавшихся в ее дом на Авентине[460], пощадить целомудрие ее воспитанницы Принципии. За это мучители так отстегали ее плетьми, что она через несколько дней умерла от последствий побоев. Принципия, правда, была отведена нетронутой благочестивыми «варварами» в убежище святого Павла.