Готы

В январе 395 г. благоверный император Феодосий I почил в Бозе. Ушел в мир иной человек, за которым готы числили «должок», причем, по их убеждению, немалый. Его военачальник и регент империи Стилихон отправил 10 000 уцелевших после усмирения Италии и крайне недовольных готских «федератов» во главе с Аларихом в отведенные им еще раньше для поселения области Нижней Мёзии – части римской Фракии, между местом слияния Савы с Данубом на западе и позднейшей Добруджей – на востоке, у понта Евксинского. Условия этого похода обострили и без того напряженную ситуацию. Приготовленные запасы оказались недостаточными, были израсходованы, и готы начали в открытую грабить те земли, по которым проходили. Им явно не хотелось возвращаться к землепашеству и прочим радостям сельской жизни, вдали от богатых городов, где было чем поживиться и где они в ходе войны много чего насмотрелись. То, что они участвовали в гражданской войне между римлянами, в которой германцам на римской службе дозволялось грабить лишь «слегка» («когда от много берут немножко, то это не кража, а только дележка»), до разочарованных вестготских «федератов», не привыкших вникать в тонкости, попросту не доходило. И вестготы возроптали. Тем более, что нанимались они на римскую службу по договору, заключенному в 392 г. с Феодосием Великим, а не с его преемниками. В их глазах договор утратил силу со смертью Феодосия.

Готы требовали от Алариха, чтоб он, приведший их к победе при Фригиде, вел их и дальше, к новым победам. Под его предводительством они намеревались возвратиться в земли, где можно было легко взять все, что понравится, вместо того, чтобы пахать, сеять и только потом собирать урожай. Вестготы вторглись в Грецию. Несмотря на тяжелые потери, готам не удалось прорваться через долину Темпы. Но Аларих сумел вдоль южных предгорий Олимпа проникнуть в долину Ларисы. Между тем Стилихон, наверняка понимавший, что «промедление смерти подобно», поспешно возвратился с Рена. Замирив тамошних германцев, он не намерен был позволить возмутившимся вестготам помешать его великим планам – планам, направленным на реальное подчинение себе всех римских вооруженных сил, а затем и на обретение господства над всей двуединой империей. Ради этого Стилихон был согласен забыть на время о споре между западными и восточными римлянами о том, кому владеть Восточной Иллирией.

Спешными маршами он повел легионы на восток. Прежде чем Аларих сообразил, что к чему, войска Стилихона окружили готский вагенбург, заняв столь выгодные во всех отношениях позиции, что вестготы упали духом. Только что преисполненные ратного пыла, они принялись обследовать горные склоны, тщетно ища возможности вырваться из окружения. Но тут явился вестник их спасения – срочный гонец из Константинополя, объявивший волю Аркадия, юного императора Второго Рима. В действительности же – волю самозваного – в отличие от Стилихона – опекуна этого умственно отсталого юнца, коварного патриция Руфина, полным ходом готовившегося женить Аркадия на своей дочери. Стилихону с его войсками предписывалось немедленно покинуть земли восточной половины Римской империи, поскольку благоверный василевс Аркадий его, Стилихона, на помощь не звал. «Да не виноватый я, он сам пришел!..»

Был ли этот «ловкий» ход Руфина неожиданностью для проницательного Стилихона? Был ли магистр милитум разочарован? Или мрачно усмехнулся? Или выругался? Или горестно вздохнул о смертном часе Феодосия, вверившего его заботам обоих своих сыновей и обе половины империи? Ясно было, что врагом, укравшим у него столь близкую победу над вестготскими бунтовщиками, был не 12-летний цареградский «самодержец», а его «кукловод» Руфин. Поэтому Стилихон, соблюдая внешние приличия (не мог же он, верный слуга империи, открыто отказаться подчиниться воле императора!), во главе западноримских войск убрался восвояси, так и не уничтожив взятых им в окружение вестготов Алариха.

Стилихон всеми правдами и неправдами стремился сохранить единое командование над всеми вооруженными силами империи и закрепить его за собой. Примечательно, что, согласно утверждению Зосима в «Новой истории», Стилихон, став стратигом войска (так писавший по-гречески историк переводил римский титул магистр милитум), «самых сильных и воинственных из солдат оставлял у себя, а ослабевших и заслуживающих презрения отправлял на Восток». Сегодня нам трудно судить о справедливости этого упрека. Ведь он был брошен давно уже переселившемуся в лучший мир западноримскому (фактически, а не формально) главнокомандующему войсками Стилихону восточноримским анналистом.