Читаем Государь Иван Третий полностью

– Кто смел, выходи! Зови своего противника! В виски не бить, в руки ничего не брать, упавшего не бить! Все! Начинайте!

Все бойцы разделились на две группы. Одна группа – кремлевская, другая – Подол и Китай-город.

Вышел из кремлевской группы известный боец Григорий Телега. В одной рубахе, распахнутой на груди. Он, как петух, ходил перед своими, которые начали кричать:

– Что, Подол! Беги к бабе! Ха! Ха!

– Эй, слабаки, выходи!

– Да куда им! Им бы до проруби, портки постирать! Ха! Ха!

Подол заговорил:

– Василь, что стоишь!

– Иди покажи этому хвастуну!

Василий был в раздумье. Григория он знал. В другой раз он бы пошел, но тут опаска берет, все ж давненько не бился.

– Ну, давай, – понукали со всех сторон и почти насильно вытолкнули его в центр.

Григорий ухмыльнулся, даже крикнул:

– Что, купчина, струхнул? Это те не в лавке кричать: «Набегайте! Покупайте!»

Эти слова и гримаса оскорбили и обозлили Василия. Знал бы он, какая доля порой достается купцу, не орал бы так. И неведомая сила понесла его. «Пресвятая Богородица, поддержи!» – сказав про себя, он подошел к Григорию, глаза которого были полны презрения и насмешки. «Эх, подобью я те глаз!» – мелькнуло в голове. Кулак просвистел и попал прямо в глаз Григория. Тот от удара, которого не ожидал, даже покачнулся. И он, стиснув зубы, ринулся на Василия. На губе появилась кровь. В отместку Григорий получил удар в челюсть, аж голова затряслась. Азарт захватил толпу.

– Гришка, бей ему в морду!

– Васька, держись!

– Молодец, Васька!

– Гришка, – закричал и князь, – ты ж кремлевец!

Кричали князья, бояре. Закричала, даже не заметив, и Софья:

– Грыгорый, бэй эво, бэй! – и затопала ногами.

Василий стал наседать.

– Давай, Васька, давай!

– Держись, Гришка!

– Правой, бей правой!

Шум стоял такой, что вороны поднялись черной тучей и улетели далеко в лес. Потекла кровь из носа у Григория – получил прямой удар. Но устоял кремлевец, устоял. Даже попытался кичиться. Руки опустил, вроде «да плюю я на тя!». Да зря! Промашки не прощаются. Он получил такой удар в подбородок, что голова запрокинулась назад.

– Так, Васька, так! Бей его, бей!

– Гришка, держись!

Все увлечены битвой. Все забыто, все уплыло куда-то.

Софья оказалась весьма горячей болельщицей.

– Ну как? – кричал Иван Васильевич, обернувшись к ней. Она показала большой палец.

Но что это там? Василий стоит на коленях? Да! Только, казалось, он возьмет верх – и на тебе. Но сил не было и у Григория. Надо бы добить, да выдохся. Тяжело поднялся Василий. И все же смог увернуться от удара. А Григорий от своего промаха, точно от удара, сам свалился на лед. Василий не торопился добивать противника. Дал ему подняться.

Вот это бой! Вот это зрелище! Теперь Софья поняла Ивана.

– О-о-о! – раздаются недовольные голоса.

Они ходили друг перед другом, не слыша ни криков, ни советов, отыскивая позицию для удара. Может, последнего. Оба обессилели. И вот Василий собрался. От удара, в который купец вложил остатки сил, Григорий качнулся назад, затем, сделав еще пару шагов, едва выпрямившись, остановился. Обе стороны с замиранием сердца ждали, что будет дальше. Григорий сделал шаг и… вдруг повалился на лед. Подоляне и китайгородцы взвыли от радости:

– Победа!!!

Теперь их очередь. Как две волны, накатились они друг на друга, схлестнувшись посреди площадки. Появились первые потерпевшие, на коленях, ползком, покидая поле боя. Кровь хлещет, словно была настоящая битва. У кого из носа, у кого из разбитого рта. А кто-то держит свои зубы, в душе ругая себя и клянясь, что больше сюда ни ногой. Но и не такие раны заживали! И удаль вновь звала их на лед. От огромного числа бойцов осталась маленькая группка. Пора прекращать сражение. Многие из бойцов лечились снегом, прикладывая его к больным местам. Никто из гостей и из любителей поглазеть не ушел. Все ждали, когда великий князь объявит победителя. Он советовался со своей думой. Прошло горячее обсуждение. Выигрывал тот, чья сторона стала победительницей. Для этого надо пересчитать бойцов: у кого осталось больше бойцов, тот и победитель. На этот раз победили Подол и Китай-город. И те назвали своего бойца. Им оказался молодой купчина Василий Елферьев. Ему надлежало идти к возвышению, где сам великий князь вручал награду.

Василий отдал бою столько сил, что стал равнодушен и к этой славе и к награде. Но надо было идти. Поднялся по лестнице, стараясь держаться ровно, уверенно, хотя сил едва хватало поднять голову. И вот он наверху. Дворский взял его за руку и подвел к Ивану Васильевичу. Тот встал:

– Молодец! Одолел все ж кремлевцев! Но… смотри! – Он шутливо погрозил пальцем и повесил ему на шею тонкую золотую цепочку с небольшим бриллиантом в середине.

– Благодарю тя, великий князь!

И тут Василий почувствовал чей-то устремленный на него взгляд, повернул голову. У Софьи расширились глаза.

«Он? – мелькнуло в ее голове. – Это ОН!»

И Софья впервые почувствовала, где у нее сердце.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза